разрушаться?.. Ведь получается, мы с колоссальными усилиями созидаем низшие формы за счет высших?..

Ржагина догнал самосвал — пыхнул с подсвистом пневматикой, и хруст под колесами прекратился. Водитель приоткрыл дверцу.

— Эй, длинногач! Далеко топаешь?

— Прямо!

— Надо чего?

— ГЭС посмотреть.

— Да там одна яма пока. Что ты, ямы не видал?

— Все-таки. Мировая стройка.

— Журналист?

— Собственный корреспондент очень влиятельной столичной газеты.

— Приукрасишь? Или правду накатаешь?

— Ни то, ни другое.

— Серединка на половинку? — Водитель расплылся, довольный. — Ну, мудрец. Залазь. Интервью тебе дам. Как мы тут геройски выполняем и перевыполняем.

— Чуть позже. Подскажите, где она, яма?

— Тут, за выступом. Мимо не пройдешь.

И самосвал, постреливая каменистой россыпью, укатил.

Ржагин прошел в огиб выступ скалы, и ему открылась панорама стройки.

Обкусанные скалы левобережья, котлован, краны, несколько подремывающих внизу самосвалов, рабочие в спецодежде и касках. Водитель был прав, подумал Ржагин, присев на пригретый солнцем камень, такое я мог увидеть и не уезжая за пять тысяч километров от Москвы. Лишь цвет особый у развороченной земли, кровавый, в бесчисленных оттенках красного, как на любимых Инкиных иконах строгановской школы — розовые, ярко-малиновые бока, срезы, светло-рыжие грани выбитых камней, слезящаяся ржавость убегающего ввысь скального массива, с которого сняли кожу. И река потускнела — глухо, недовольно урчит, но к этому привыкаешь. Ущелье, место удобное, узкое, здесь-то тебя, братушка, и прихватят за яблочко.

Иван, задумавшись, не обратил внимания, что возле него, поднявшись из котлована, встал самосвал — тот же, водителя он признал, как только обернулся и посмотрел. Легко выпрыгнув из кабины, к Ржагину подошел энергичный седой мужчина в кожаной куртке.

— Вы корреспондент? Из Москвы?

— Так точно, — поднялся навстречу Иван.

— Что ж вы так. Без уведомления. Мы бы встретили.

— Вы заняты делом.

— Верно, конечно. И все-таки... Жолобов, начальник участка.

— Ситцев.

Жолобов по-сибирски крепко пожал Ивану руку.

— Хотите поговорить сейчас?

— По-моему, не стоит отрывать вас от работы.

— Верно, конечно, — скупо улыбнулся Жолобов и пояснил: — В нашем положении очень важно сообщать нужные сведения и в нужном объеме.

— Вы специалист по корреспондентам?

— Угадали.

Ржагин едва не признался, что корреспондент он липовый — так ему вдруг захотелось за откровенность Жолобова заплатить откровенностью. Однако смалодушничал, сдержался. Сказал:

— А в нашем деле важно понять, что лишние сведения могут повредить делу.

— Тем более когда до финиша еще далеко.

— Вот именно, пахать и пахать. Я вас успокоил?

— Вполне. Рад был познакомиться.

— И я.

Коротким взмахом Жолобов остановил другой самосвал, направлявшийся в глубь котлована, вспрыгнул на подножку и уехал, держась за раму дверцы.

— Эй, писатель, — поманил Ржагина знакомый водитель. — Айда прокачу.

— В Красноярск? С глаз долой?

— Куда душа запросит. Меня к тебе до обеда приставили.

— Ну это, пожалуй, чересчур. Что я вам, поэт? Столичная штучка? Знаменитость?

— Поэт не поэт, а машина дадена. Залазь.

Ржагин, всмотревшись в лукавые глаза водителя, понял, что тот, должно быть, сам приложил старания, чтобы несколько часов посачковать с корреспондентом.

— И куда же мы?

— А хоть куда. Заказывай!

— Как в такси?

— А хотя бы.

— Свой водило, — сказал Иван, залезая. — В кои веки. Меня зовут Филимон. Можно ласково — Филя. Или запросто — Фил.

— Жора. Чего вынюхивать будешь?

— Фу.

— Или отдохнем?

— К простым людям сердце больше лежит.

— Чудной ты. — Жора искоса, оценивая, посмотрел на Ивана. — Айда в деревню смотаем. Как?

— Желаете, Жора, запутать корреспондента?

— Да не. Это пускай начальство в затылке чешет. Там тихо и места — во. Скоро же затопим к лубеней етери.

— Обреченная деревня? И далеко?

— Да тут рядом.

Жора лихо развернулся на пятачке, и они покатили вниз, на дно котлована. Миновали на тихой скорости пекло стройки, взобрались по противоположному откосу снова наверх и, держась ближе к скалам, петляя, буксуя, протряслись по заброшенной дороге, местами опасно заглядывавшей в обрыв, еще километра полтора.

— Вылазь, покимарим, — сказал Жора.

Попрыгав с подножек, постояли, глядя вниз и вдаль. Иван закурил.

— Ну как? Годится?

— Вполне.

Здесь были только река, мшистые скалы, лес и небо. Плеск волн и задумчивый шелест ветра. И невозможно предположить, что всего в полутора километрах отсюда масштабная стройка и через год здесь решительно все изменится.

— Вы обещали деревню, Жора.

— А ты не видишь? Да вон же, на том берегу. Глянь как следует.

Иван, приглядевшись, и впрямь увидел серенький домик близко у воды, а повыше, за деревьями, пестрые промельки крыш, заборов, окошек — деревенские избы словно взбегали по отлогому противоположному берегу вверх, теряясь за сплошняком.

Ржагина, обыкновенно старавшегося не пускать к себе в душу никаких разрушающих чувств, вдруг настигла сейчас и обволокла печаль.

— Пустая уже? Уехали?

— Какой там, — с неудовольствием, осуждая, сказал Жора. — Им в Дивногорске бараки строят, а они упираются рогом. Дотянут, старперы, пока у порога не забулькает.

— Вы, Жора, перекати-поле?

— Чего?

— Ну, не жаль вам их? Все-таки срывают с обжитых мест.

— Ой, брось. Вам, писателям, только бы слюни пускать. Одни старухи плачут. Так они всегда плачут, сметай не сметай, ревут почем зря. Глаза на мокром месте. А молодые довольны даже. Глухомань. А в городе девок навалом, кино и колбасы пожрать можно. Что ты.

— Осуждаете?

— Еще чего. Объясняю популярно. А то ваш брат врать горазд.

— Что верно, то верно.

— Слушай, — помолчав, встрепенулся Жора. — А ты часом закусить не желаешь? Здешней копченой рыбкой, к примеру? Ух, я те доложу — пробовал?

— Не довелось.

— Гроши есть?

— Много?

— Рубля два.

— Найдется.

— Тогда жди, сорганизуем.

Жора по камням неловко спустился по