Я молчать не стану, я ему прямо скажу: «Некачественно вы ко мне относитесь! Что я вам — троюродный?! Это же всегонавсего тренировка на бездействие, на усидчивость! Зачем она мне?.. Это задание для прикомандированных, для стажеров!..»

Ночь кончалась, было без двадцати минут пять, когда в кабинете, где находились Егоров, Мохов и Поляков, в очередной раз зазвонил телефон «ВЧ» и Егоров взял трубку.

— Генерал Егоров? — раздался в сильной мембране слышный и в нескольких метрах от аппарата голос Колыбанова.

— Я вас слушаю.

— Где вы находитесь?!

— Не понимаю, — невольно усмехнулся Егоров. — Вы звоните мне сюда и спрашиваете — где?.. В отделе контрразведки авиакорпуса.

— Они работают у вас под носом!!! — возбужденно закричал Колыбанов; обычно невозмутимый, он задыхался от волнения. — Вот... передо мной текст последнего перехвата по делу «Неман»... Слушайте внимательно!.. «Личным наблюдением... на аэродроме в Лиде обнаружено самолетов... «Ил-2» пятьдесят три, «Ла-5» сорок восемь, «Пе-2» тридцать шесть, «Як-9» пятьдесят один, «Ли-2» семь, «По-2» четырнадцать...» Вы слышите?! Они работают у вас под носом!!!

Егоров налился кровью и, тяжело дыша, молчал. Сидевший в метре от него Мохов пробормотал: «Этого еще не хватало!» — и огорченно покачал головой. Поляков, только что прилетевший из Вильнюса, сидя за приставным столиком, продолжал быстро писать, он не поднял головы, только часто пошмыгал носом.

В чувствительной мембране аппарата «ВЧ» голос Колыбанова звучал так интонационно отчетливо, будто он говорил не из далекой Москвы, а из соседней комнаты. И Егоров явственно представлял себе его, невысокого, худощавого, со спокойным смугловатым лицом, в генеральском кителе с орденскими планками и в брюках навыпуск. Выдержанный и корректный Колыбанов еще ни разу не был так резок с Егоровым, ни разу не был в таком возбуждении, и Егоров почувствовал, что дело тут не только в последнем перехвате и наблюдении за аэродромом; это наверняка не всё.

Мохов помог Егорову открыть портсигар и, как только тот взял папиросу, зажег спичку.

— Генерал-полковник только что звонил из Ставки, — после недолгого молчания уже обычным спокойным тоном продолжал Колыбанов. — Он выезжает и приказал, чтобы вы ожидали у аппарата его звонка.

— Слушаюсь, — глухо проговорил Егоров; вид у него был довольно подавленный.

— Полагаю, предстоят серьезнейшие объяснения, и более того — неприятности! Делом «Неман» занимается сам... Вы меня понимаете?

— Да...

Колыбанов помедлил и неожиданно сказал:

— Алексей Николаевич, я не буду докладывать о последнем перехвате генерал-полковнику до его разговора с вами. Так, наверно, будет лучше.

Егоров сделался багровым.

— Товарищ генерал, — не принимая предложенного ему неофициального тона, строго произнес он. — Я не слабонервный и не нуждаюсь в одолжениях! Перехват по делу, взятому на контроль Ставкой, вы обязаны доложить генерал-полковнику немедленно!

— Ну смотрите, — примирительно сказал Колыбанов. — Я думал прежде всего о вас.

— Я это понял! Благодарю!

Егоров положил трубку, и буквально в следующее мгновение телефон «ВЧ» зазвонил опять.

— Егоров?.. Что нового? — послышался в трубке голос начальника Главного управления контрразведки.

— Результативного, товарищ генерал, к сожалению, ничего. Мы делаем все возможное...

— Я буду у вас днем. Какая еще помощь вам может быть экстренно оказана?

— Экстренно?.. Оперативный состав контрразведки, и прежде всего чистильщики. Очень желательны опознаватели! В первую очередь по Варшавской и Кенигсбергской разведшколам, особенно по радиоотделениям.

— Обещаю! В ближайшие часы на других фронтах будут собраны и доставлены на аэродромы Вильнюса и Лиды до трехсот офицеров контрразведки... И не менее пятидесяти чистильщиков... Опознавателей много не обещаю, но всех, кого сможем безотложно собрать, немедленно доставим... Все прибывающие должны быть задействованы с ходу, без малейшего промедления! Офицеров контрразведки используйте только в качестве старших оперативно-розыскных групп смешанного состава.

— Мы так и делаем.

— До их прибытия все привлекаемые в состав этих оперативных групп должны быть собраны в Вильнюсе и Лиде на аэродромах и тщательно проинструктированы.

— Слушаюсь.

— Чем еще вам можно помочь?

— Очень желательны подвижные пеленгаторные установки. Хотя бы еще десяток.

— Обещаю! Какова готовность войсковой операции?

— Плюс два с половиной.

— Не позже утра сделайте — час, максимум полтора.

— Товарищ генерал, я должен еще раз заявить: мы против войсковой операции в течение ближайших двух суток. Мы настоятельно...

— Не надо мне это повторять! — В голосе генерал-полковника почувствовалось раздражение. — Я и сам не склонен ее форсировать... Но обстоятельства могут вынудить... Ваши соображения по «Неману» в настоящий момент? Что думает Поляков? Согласен ли с вами Мохов?

— У нас мнение единое, и за последние три часа оно не изменилось. Мы полагаем, что возьмем их сегодня или завтра.

— Завтра — исключается! В нашем распоряжении сутки, и ни часом больше!

— То есть как исключается?! Это уменьшает наши даже ограниченные предположительные шансы вдвое! Товарищ генерал-полковник, мы категорически возражаем!

— Срок установлен не мною. Понимаете?

— Не могу! — после короткой паузы заявил Егоров. — Даже если мы возьмем к вечеру ядро: старшего группы и радиста, а Матильда, а Нотариус? Тут не может быть дилеммы — «хватать» или «все концы»! Тут единственное решение: «все концы»! Отдавать завтрашние сутки невозможно! Если это указание Ставки, то, извините, там могут недопонимать специфики розыска и деталей дела, но мы-то с вами профессионалы! И я прошу... считаю необходимым немедля обратиться туда и разъяснить...

— Кому разъяснить, кому?!! — оглушающе загремел в трубке грубоватый голос генерал-полковника. — Заткните им глотку!!! Выбейте хотя бы ядро группы, возьмите рацию! Сегодня же!!! «Все концы»!.. Не до жиру! Вы не представляете всей серьезности ситуации!.. Это личное приказание, понимаете, личное! И категорическое! Речь идет о судьбе операции стратегического значения. Никакие отсрочки невозможны! Если мы их в течение суток не возьмем, то завтра вас на этой должности не будет и меня здесь не будет! Мы обязаны принять все возможные и невозможные меры, подчеркиваю — невозможные! — и взять их сегодня! Не удастся — ничем не смогу помочь: завтрашних суток у нас не будет!..

— Понял...

— Раньше меня, очевидно, прибудет начальство... первые заместители из обоих наркоматов. Обеспечьте их всем необходимым. Но времени с ними не теряйте, а делайте спокойно свое дело! И никаких споров, никаких пререканий! Что бы вам ни говорили — «Да, товарищ комиссар!», «Хорошо, товарищ комиссар!», «Слушаюсь, товарищ комиссар!..». Однако любые действия, с которыми не согласны вы или Поляков, категорически запрещаю!.. Чьим бы именем ни оказывалось на вас давление!.. Полякову создайте оптимальные условия! И прежде всего оградите от ненужных дискуссий и всякой говорильни с кем бы то ни было. Вы меня поняли?