Слишком жарко.

Вернусь через полчасика.

Ее он тоже так и не нашел.

Себастиан поднялся с дивана. Задрожал. В долго пустовавшей комнате было прохладно. Который час? Начало одиннадцатого. Себастиан взял посуду с журнального столика и направился на кухню. Придя домой, он разогрел в микроволновке какую-то принесенную из ресторана замороженную еду и уселся перед телевизором с тарелкой и слабым пивом. Ему сразу пришло в голову, что ресторан, сервирующий такую еду, как он поглощал, по-хорошему, следовало бы немедленно закрыть. Скучная — это самое мягкое, что можно сказать. Но ужин прекрасно подходил к тому, что показывали по телевизору. Сухо, неизобретательно и вяло. Казалось, на каждом канале какой-нибудь молоденький ведущий смотрел прямо в камеру, пытаясь заставить тебя позвонить и проголосовать. Себастиан съел половину порции, откинулся на спинку и, очевидно, уснул.

Уснул и увидел сон.

Теперь он снова стоял на кухне, не зная, чем бы ему заняться. Он поставил тарелку и бутылку на стол возле мойки. Остановился в нерешительности. К такому он оказался не готов. Обычно он не позволял себе дремать — ни прикорнуть после еды, ни проспать поезд или самолет. Это всегда портило остаток дня. А тут он почему-то расслабился. День прошел по-иному.

Он работал.

Включился в действие, чего с ним не случалось с 2004 года. Ему не хотелось заходить так далеко, чтобы утверждать, что день прошел хорошо, но все-таки по-другому. Очевидно, ему думалось, что день продолжится так и дальше и что сон его не настигнет. Как же он ошибался. И вот теперь он стоял посреди родительской кухни.

Неугомонный.

Раздосадованный.

Машинально сжимая и разжимая правую руку. Если он не хочет бодрствовать остаток ночи, есть только одно средство.

Сперва надо быстренько принять душ.

А потом идти трахаться.

* * *

Дом действительно выглядел кошмарно. Повсюду. Неглаженое белье. Нестираная одежда. Пыль. Грязная посуда. Постельное белье следовало сменить, шкафы проветрить, а днем весеннее солнце с болезненной очевидностью показывало, что окна необходимо помыть. Беатрис просто не знала, с чего начать, поэтому ничего не делала, в точности как в последнее время во все вечера и выходные. Какой промежуток именовался «последним временем», она даже боялась думать. Год? Два? Она не знала. Знала только, что у нее нет сил. Ни на что. Вся ее энергия уходила на поддержание образа любимого талантливого педагога и коллеги по школе. Надо было держать лицо, чтобы никто не заметил, насколько она устала.

Как она одинока.

Как несчастна.

Беатрис отодвинула гору чистого нижнего белья, до которого так и не дошли руки, и уселась на диван со вторым за вечер бокалом вина. Если бы кто-нибудь заглянул в окно и не обратил внимания на беспорядок в комнате, воображение бы с легкостью нарисовало ему образ работающей женщины, супруги и матери, которая отдыхает на диване после тяжелого дня. Ноги поджаты, на столике бокал вина и хорошая книга, а из скрытых усилителей фоном доносится расслабляющая музыка. Не хватало только потрескивающего в камине огня. Женщина средних лет, наслаждающаяся одиночеством. Личным временем. Большей ошибки себе просто не представить. Беатрис была одинока. В этом-то и заключалась проблема. Она ощущала одиночество, даже когда Ульф с Юханом находились дома. Юхан — шестнадцать лет, самый расцвет борьбы за эмансипацию, да еще и папин сын. И всегда был таким. Это проявилось еще сильнее, когда Юхан поступил в Пальмлёвскую гимназию. В какой-то степени Беатрис могла его понять — наверняка не очень весело постоянно видеть маму в качестве классного руководителя, — но она чувствовала себя более отстраненной, чем, как ей казалось, того заслуживала. Она разговаривала или пыталась разговаривать об этом с Ульфом. Естественно, безрезультатно.

Ульф.

Ее муж, который уходит утром и возвращается вечером. Муж, с которым она вместе ест, смотрит телевизор и спит. Муж, с которым она чувствует себя одинокой. Он присутствует в доме, но не «у нее». С тех самых пор, как вернулся обратно. Да и до того тоже.

Раздался звонок в дверь. Беатрис взглянула на часы. Кто бы это мог быть? В такое время? Она вышла в прихожую, машинально отпихнула в сторону пару кроссовок и открыла дверь. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, откуда ей смутно знакомо это лицо. Полицейский, приходивший в школу. Себастиан с чем-то.

— Добрый вечер, извините, что беспокою в такой поздний час, но я оказался возле вашего дома.

Беатрис кивнула, машинально взглянув за спину гостя. Машины ни на улице, ни возле гаража видно не было. Себастиан уловил это в ту же секунду, как Беатрис снова перевела взгляд на него.

— Я просто прогуливался и подумал, что вам, возможно, требуется с кем-нибудь поговорить.

— Это почему же?

Сейчас все решится. По пути Себастиан разработал стратегию исходя из сложившегося у него впечатления о ней и ее муже. То, что оба представились родителями сына, а не второй половиной другого, показало ему, что их отношения далеки от идеальных. Видеть и слышать подобное ему уже доводилось. У супружеских пар это являлось подсознательным способом наказать второго. «Я не мыслю себя в первую очередь твоей половиной». Далее, чтобы справиться с событиями последних дней, отец с сыном уехали одни, а не отправились в поход всей семьей, что явно свидетельствовало о не самых лучших отношениях отца с матерью в данный момент. Поэтому Себастиан решил взять на себя роль хорошего слушателя. Что ему предстояло выслушать, не имело значения. Будь то смерть Рогера, неудачный брак Беатрис или лекция по квантовой физике. Он был убежден, что сейчас Беатрис помимо уборщицы больше всего нуждалась в слушателе.

— Когда мы сегодня встретились в школе, у меня возникло ощущение, что вы сейчас вынуждены быть сильной ради своих учеников. И дома с сыном, который был лучшим другом Рогера, я полагаю, тоже. Вынуждены сдерживать свои чувства.

Беатрис машинально кивнула в знак согласия. Себастиан продолжил:

— Но Рогер был вашим учеником. Еще совсем мальчиком. Человек должен иметь возможность выговориться. И надо, чтобы кто-нибудь выслушал, — заканчивая, Себастиан слегка склонил голову на бок и включил свою самую сочувственную улыбку. Сочетание, благодаря которому он представал человеком, действовавшим исключительно во благо другого без всяких задних мыслей. Он увидел, что его слова до Беатрис дошли, но она еще никак не могла связать все воедино.

— Но я не понимаю, вы ведь полицейский, ведущий расследование.

— Я психолог. Я иногда работаю вместе с полицией, помогаю с психологическими портретами и тому подобным, но здесь я не поэтому. Я знал, что вы сегодня вечером остались в одиночестве, и мне подумалось, что мысли, вероятно, посещают именно в такие моменты.

Себастиан обдумывал, не подкрепить ли ему слова легким прикосновением. Накрыть ее руку своей. Но удержался. Беатрис кивнула. Ее глаза слегка заблестели или ему это только показалось? Он задел нужные струны. Черт возьми, какой он молодец! Он с трудом сдержал волчью усмешку, когда Беатрис отступила в сторону и впустила его.