— Но он не спешит?

— Точно. Мало того, заявил, что ничегошеньки не помнит. То есть последнее отчетливое воспоминание — как он отправился на прогулку. А дальше — провал. В прямом и переносном смысле.

— Может, правда ничего не помнит? — нахмурилась я.

— Может, — равнодушно отозвался Вадим. — Но сомнения есть. Поэтому завтра мы с тобой его навестим и поговорим по душам. Если его душа на зов не откликнется, то моя сильно разозлится.

Вопросов Вадим больше не задавал, и это казалось странным. Конечно, можно было списать сие на природную деликатность, да вот беда, ранее я ее за ним не замечала. Начни он приставать с вопросами, мне, наверное, легче было бы молчать. Хотя бы из упрямства. А сейчас так и тянуло рассказать о том, что произошло на маяке. Спрашивается, почему бы в самом деле не рассказать? Ответ прост: потому что Максимильян доверился мне, только мне, а не нам. И, не вовремя сунувшись с признаниями, я могу нарушить его планы. Хотя, с моей точки зрения, он того заслуживал.

«Ему пора бы объявиться, — подумала я, — если он вообще собирается это делать».

После ужина мы прошлись по набережной, гостиница по-прежнему выглядела необитаемой, ни Софьи, ни Веньки мы не увидели. Вернувшись в дом Зиновьева, разбрелись по своим комнатам. Я собиралась пораньше лечь спать, но вместо этого до двух часов просидела на подоконнике, не включая свет, и таращилась на маяк. В сумерках он еще был виден, а потом исчез, растворился в темноте. Примерно тогда и появилось идиотское желание немедленно туда отправиться. И хотя я прекрасно понимала всю бессмысленность этой затеи, желание с каждой минутой лишь крепло.

— Черт! — выругалась я сквозь зубы, гадая, почему еще за ужином не рассказала все Вадиму. И тут же подумала: сделать это не поздно и сейчас. Я решительно направилась к нему. На секунду задержалась перед дверью его спальни, а потом постучала. Тишина. Вовсе не уверенная в том, что поступаю правильно, я толкнула дверь. Шторы на окнах он не задернул, комнату заливал свет фонаря с улицы. И в этом свете я хорошо видела: кровать пуста. Она заправлена, следовательно, Вадим так и не ложился.

— Вадим, — позвала я, хотя уже знала, что его в доме нет.

Вернувшись к себе, я легла в постель, пытаясь понять, что происходит. Потом схватила мобильный и набрала номер Волошина. Он ответил после третьего звонка.

— Что случилось? — В голосе беспокойство. И в самом деле: я звоню среди ночи.

— Где тебя носит? — проворчала я.

— Вышел прогуляться. Потерпи, моя радость, скоро вернусь.

Я отбросила телефон в сторону.

— Вышел прогуляться! — передразнила я.

А если… если Вадим прекрасно знает, что Джокер здесь? Знал с самого начала?

Теперь мне казалось, что он переживал из-за его гибели меньше, чем мы с Димкой. А эти его настойчивые вопросы о Бергмане? Проверял, не проболтаюсь ли я? Интересно, что они задумали? И был ли в курсе Соколов?

Я вновь потянулась к мобильному, но вовремя одумалась. Что я скажу Димке? Если эта троица в сговоре, он будет все отрицать. Значит, меня в свои планы они решили не посвящать. Теперь я была уверена: все так и есть.

Тут я услышала шаги, а вслед за этим в дверь постучали.

— Спишь? — спросил из-за двери Вадим.

— Нет.

Он вошел в комнату и устроился в кресле.

— Решил подышать свежим воздухом перед сном? — язвительно спросила я.

— На самом деле за Ивлевым приглядывал, — лениво отозвался он.

Я машинально отметила: врет.

— И как? — спросила без особого интереса.

— Да никак. Зря время потерял. А тебе чего не спится? Кстати, а ты в мою комнату случайно не с романтическими намерениями заглядывала?

— Да пошел ты…

— Нет, я серьезно. То есть серьезно не о романтических намерениях, — усмехнулся он. — Что, опять сны?

— Спокойной ночи, — сказала я, давая понять, что к разговорам не расположена.

Он кивнул и направился к двери, но прежде чем закрыть ее за собой, оглянулся:

— Может, мне остаться с тобой?

— Я не нуждаюсь в няньке.

— А в классном любовнике? — Он засмеялся и помахал рукой на прощание. — Придется набраться терпения…

Дверь закрылась, а я в досаде ударила кулаком по матрасу, сама толком не зная причины своей злости. Меня бесят его шутки? То, что он, вне всякого сомнения, врал? Или все-таки подозрение, что мужская часть нашей команды с неясной целью водит меня за нос?

Утром за завтраком Вадим был молчалив, а я продолжила мучиться вопросом, как же поступить. Стоит ли обо всем рассказать или лучше молчать?

— Когда к Пырьеву поедем? — спросила я.

— Да можно сразу после завтрака. Пока до города доберемся, обход в больнице закончится.

В больницу, где лежал Пырьев, мы прибыли часа через полтора. Посещения, судя по объявлению, разрешались с четырех до семи, но на нас никто внимания не обратил, ни на входе в отделение, ни на посту сестры, где две женщины в белых халатах пили чай. То есть Вадим их внимание все же привлек, но вопросов они не задали.

В палате было четыре койки, но занята лишь одна. Пырьев лежал возле открытого окна, в комнате ощущалась духота, открытое окно отнюдь не спасало. Раскрасневшийся Пырьев дышал с трудом, пот лил с него градом.

— Как самочувствие, Сергей Борисович? — радостно поприветствовал его Воин.

Пырьев, завидев нас, нахмурился, но, должно быть, вспомнил, кому обязан своим спасением, и слегка улыбнулся.

— Нормально. От духоты страдаю, как видите. Соседи мои на костылях на улицу отправились, в тенечке посидеть, подышать. А я вот здесь…

— А мы решили вас проведать, — придвинув мне стул и устроившись на соседнем, сказал Вадим.

— Спасибо. Я теперь по гроб ваш должник. — Особой благодарности в нем не чувствовалось, а вот беспокойство у него возникло сразу.

— Да уж, напугали вы нас… Куда, думаем, Сергей Борисович подевался? Вы как в этой яме оказались? — совсем другим тоном спросил Волошин.

— Не помню, — выпучив глаза, ответил Пырьев. — Ничего не помню. Сотрясение мозга…

— А сынок ваш где? — ласково осведомился Вадим.

— Пошел в столовую перекусить.

— Так чего ж ты дурака валяешь?

— Не понял…

— Сын тебе наверняка рассказал о нашем визите. Рассказал?

— Да, — кивнул Пырьев.

— По словам Софьи, ты уехал рано утром, оставив ключ от номера на рецепшен.

— Все так и было.

— А потом прогуляться пошел перед отъездом?

— Наверное. Слушайте, я в самом деле ничего не помню…