Кстати, писалась статья для «Литературной газеты», однако тогда (в «пору гласности»! — подчеркивает сам Вадим Валерианович) там опубликована не была. И не случайно, разумеется: на смену одной цензуре уже пришла другая.

Словом, появилась статья в первом, «пробном» и, естественно, малотиражном номере газеты «День». Но в эпилог двухтомника автор перенес ее главным образом не поэтому, а потому, что она и девять лет спустя не только не устарела, но даже приобрела со временем еще большую актуальность. Это он хорошо понимал и об этом четко сказал в том же эпилоге исторического труда, ставшем тоже концентрированно программным. А мы нынче можем свидетельствовать, что по прошествии еще семи лет актуальность и программность выводов опять-таки не уменьшились. Какое там! Все звучит более чем злободневно.

«Поскольку сейчас Революцию гораздо чаще проклинают, чем восхваляют», пишет В. В. Кожинов, он счел необходимым сосредоточиться на этом отношении к ней (хотя и восхвалять, и проклинать, с его точки зрения, «поверхностные и бесплодные занятия» — важно объяснять и понимать). Есть тут и безусловный личностный элемент, который автор с присущей ему честностью не замалчивает:

«Признаюсь со всей определенностью, что в свое время и сам я безоговорочно «отрицал» все то, что совершалось в России с 1917 года. Но это было около четырех десятилетий назад — как раз в «разгар» хрущевского правления, а к середине 1960-х годов сравнительно краткий период моего радикальнейшего «диссидентства» уже закончился, и я более трезво и взвешенно судил об истории Революции. И к рубежу 1980–1990 годов, когда все нараставшее множество авторов с нараставшей яростью начало проклинать Революция, я воспринял это как совершенно поверхностную и пустопорожнюю риторику».

Какова же в самом концентрированном виде квинтэссенция его, кожиновского, взгляда по данному вопросу, имеющая, по-моему, исключительно важное значение для всех нас, но, увы, как показывает продолжающаяся жизнь, очень многими даже в патриотическом движении не услышанная? А вот какая:

«Революция так или иначе была «делом» России в целом (что показано в первом томе этого сочинения) и потому проклинать ее — значит, в конечном счете, проклинать свою страну вообще. Впрочем, многие вполне откровенно так и делают, — вот, мол, проклятая страна, где оказалось возможным нечто подобное; достаточно часто при этом с легкостью переходят к обличению других эпох истории России или ее истории вообще».

Этих последних, о ком пишет В. В. Кожинов, я оставляю в стороне. Это, конечно, никакие не патриоты. Однако в отношении к Революции, социализму и нашему советскому прошлому с ними фактически полностью смыкаются многие считающие себя убежденными патриотами. Скажем, Александр Ципко пишет буквально так: «Весь ХХ век мы учили мир тому, что не надо делать». Выходит, ничему хорошему не учили, ничего доброго, полезного и нужного не делали?.. Целый век! Ну можно ли более уничижительно сказать о своем Отечестве и своем народе?

Или вот Наталия Нарочницкая, справедливо и страстно выступая против тех, кто противится воссоединению Русской православной церкви и Русской православной церкви за рубежом, вдруг заявляет: «Посткоммунистическая Россия, потерявшая выходы к морю, обнищавшая, опутанная долгами, три четверти века оторванная и от Христа, и от собственной истории и культуры …» (Выделено мною. — В.К. )

Вот как! Да неужто в самом деле три четверти века мы были совсем оторваны и от своей культуры, и от своей истории, и от Христа? Если так, тогда, наверное, оправдано неприятие нас «зарубежниками», требующими от РПЦ покаяния (против чего автор по существу правильно выступает).

Насколько глубже и точнее смотрел Кожинов! Его оценки и ответы на острейшие исторические вопросы — не конъюнктурно политические, а бытийственные (его собственное определение). Например: «Революция — это в самом деле геологический катаклизм, неумолимое, бескомпромиссное, роковое столкновение поборников нового строя и приверженцев прежнего (которых никак нельзя свести к кучке властителей и привилегированным слоям)». А приведя ленинское сравнение революции с трудным, мучительным актом родов и часто ставящийся вопрос: а зачем тогда вообще эти перевороты? — Вадим Валерианович ищет ответ «в самых глубинах человеческого бытия, ибо рождение нового для него — неизбежность, которая нередко оказывается предельно трагической неизбежностью».

И тут же В. В. Кожинов категорически опровергает тех авторов, «которые пытаются представить революционную трагедию как нечто «принижающее», даже чуть ли не позорящее нашу страну. Во-первых, жизнь и человека, и любой страны несет в себе трагический смысл, ибо люди и страны смертны. А во-вторых, трагедия и с религиозной, и с философской точки зрения отнюдь не принадлежит к сфере «низменного» и «постыдного»; более того, трагедия есть свидетельство избранности …

* * *

И вот вопрос: тот общественный, государственный, социально-экономический строй, который через трагические катаклизмы установился в нашей стране после Октябрьской революции 1917 года и, в чем-то, безусловно, меняясь, существовал три четверти века, был ли он органическим для нашей страны или совершенно противоестественным и чужеродным? Был ли это какой-то случайный и ненормальный зигзаг истории, выбросившей нашу страну с «генеральной» линии ее развития на обочину «мировой цивилизации», как это зачастую представляют, или все же продолжение — в иных, новых формах традиционного русского пути? И как отнестись к тому курсу, который был задан стране с 1991 года? Ответы тут чрезвычайно важны, потому что проецируются напрямую из прошлого в будущее, ориентируя, каким далее должен быть наш русский путь.

Прерву здесь последовательность повествования и обращусь к самому последнему, итоговому слову Вадима Валериановича Кожинова, ставшему для меня (и, конечно, для всех!) своеобразным его завещанием. Слово это было произнесено им в только что наступившем 2001 году — первом году нового тысячелетия и последнем году его жизни, буквально за несколько дней до неожиданной кончины, а опубликовано тогда же в газете «Правда».

В связи с началом нового века и тысячелетия я ввел тогда на страницах газеты, где работаю много лет, такую рубрику: «Что век грядущий нам готовит?» Решив обратить этот вопрос к наиболее авторитетным и уважаемым отечественным мыслителям, конечно же, в первую очередь позвонил Вадиму Валериановичу. Он был в хорошем новогоднем настроении, и разговор в целом был у нас приятный: только что в «Советской России» появилась большая моя беседа с ним «Пречистый лик Победы», о чем я ему и сообщил. Но когда попросил ответить на вопрос новой рубрики, он сказал, что это слишком серьезно, чтобы говорить вот так, «с ходу», и попросил время, чтобы основательно все продумать и сформулировать. Мои доводы, что ответ должен быть совсем кратким, на него не подействовали.

— Если совсем кратким, то тем более надо подумать, — парировал он.

Я рассказываю это лишь для того, чтобы подчеркнуть: его высказывание по важнейшему вопросу «Что век грядущий нам готовит?», последнее, которое я от него слышал, было не спонтанным, а очень серьезно, глубоко и всесторонне обдуманным. Так что же выдающийся русский мыслитель Вадим Кожинов счел необходимым и самым важным сказать о перспективах родной страны в наступившем XXI веке? Приведу опубликованный его ответ полностью: