Ричард присел на стул рядом с раскладушкой. Глория вновь вытянулась на постели – и закрыла глаза.

Он слышал каждый детский всхлип, каждый шаг по рыхлому песку каньона, каждый окрик, эхом разносящийся в воздухе. Впереди уже замаячил автобус: Тед видел, что машина залита ярким, беспощадным светом, подобно всему прочему, – омыта светом, осквернена светом. Однако он все подгонял детей вперед – ровным спокойным голосом, успокаивая и ободряя. Джеральд попытался было остановить их, но Тед велел ему идти дальше.

Салли разглядел в темноте толпу детей и попросил стоящего рядом солдата посветить на них фонариком.

– Чтоб мне провалиться! – сказал какой-то офицер. А затем он и еще несколько бросились навстречу беглецам.

Салли видел Теда Стрита: тот замыкал шествие, неся на руках толстого мальчугана в полосатой рубашке. При мысли о миссис Стрит Салли испытал облегчение, но, наблюдая за поведением Теда Стрита – отметив его неподвижный, сосредоточенный взгляд и просто-таки сверхъестественное спокойствие, – детектив отчего-то испугался.

При виде бегущих к ним гвардейцев и десантников в синих куртках Тед облегченно выдохнул. Он боялся, что безумный фанатик помчится за ними и примется стрелять, а он, Тед, всех пуль принять в себя не сможет.

Подоспевшие солдаты разобрали детей; оставшиеся несколько ярдов до автобуса Тед прошел в одиночестве. Незнакомый коротышка с пышными усами явно поджидал Теда.

– Здравствуйте, мистер Стрит, – поздоровался коротышка.

Тед кивнул.

– Меня зовут Горацио Салли. Очень рад, что вы нашлись. Ваша жена ужасно тревожится. – Он протянул Теду руку.

Тед ответил рукопожатием.

– Моя жена – добрая женщина. С детьми все в порядке?

Салли оглянулся.

– Вроде бы да. А с вами?

– Кто знает, – отозвался Тед. – Кто знает.

Воодушевленный Освальд Эйвери попытался прорваться обратно на базу, дабы продолжать исследования – и был застрелен молодым рядовым из Аллайанса, штат Небраска. Безротый Иисус-19 по-прежнему прятался у Негации Фрашкарт и ее ревностной паствы. Его переодели в белую рубашку и тренировочные брюки, подобно всем прочим, и приставили стирать одежду и убирать мусор и прочие, менее аппетитные отходы.

Набежали журналисты с кинокамерами и прожекторами – здрасте, давно не виделись! – превращая сумеречное утро в яркий полдень. Тед заплутал во времени, как никогда прежде. Позвольте, а когда же он, собственно, умер? Когда побывал в плену у сектантов? Когда видел свою семью в последний раз? Мозг его был настолько полон жизни, а тело настолько безжизненно, что Тед твердо знал: плоть мертва – ни тебе пульса, ни тебе кровотока. И в глубине – леденящий смрад смерти. Ощутив его на краткий миг, Тед удивился, с какой стати смрад не просачивается наружу и не возвещает всем вокруг, что мертвец и в самом деле мертв.

Репортеры из служб новостей расспрашивали Теда, каково это – чувствовать себя героем. Он отвечал, что не имеет понятия. Его спрашивали, как он узнал про детей. Он отвечал, что это как раз совершенно не важно, а важно только то, что теперь с детьми все в порядке. Его спрашивали, понял ли он наконец, жив он или мертв, и он отвечал, что не понял. Его снова и снова величали героем – пронзительными, действующими на нервы голосами. Его называли защитником детей, суперзвездой, поборником справедливости, спасителем.

Со временем журналисты взялись за детей – личности их были установлены, истории – выслушаны, и лица с молочных пакетов наконец-то обрели имена, – и Салли сумел увести Теда прочь от стервятников, усадить его в «форд» и увезти.

– Вы работаете на мою жену? – спросил Тед.

– Я работаю на страховую компанию.

– Им придется заплатить.

Салли опустил стекло до половины и искоса глянул на швы вдоль Тедовой шеи.

– С какой бы стати?

– Да потому, что если кто-либо когда-либо и был мертв, так это я.

– То есть я беседую с покойником?

Тед покачал головой.

– Вы беседуете со мной, а так уж вышло, что я мертв, выключен из жизни, лишен физиологических функций. Я – призрак, у которого осталось тело. Так ли это странно?

Салли промолчал.

– Я умер, спустя пару дней очнулся мертвым, мертв и ныне, но это никоим образом не имеет отношения к тому, что я здесь, разговариваю с вами и могу коснуться вашего плеча. Как вам это нравится?

– Я отвезу вас домой, к жене. Попытайтесь быть живым ради нее. По-моему, для вашей семьи это очень много значит.

Несколько миль они ехали молча; наконец Салли спросил:

– Зачем вы вернулись за детьми?

– Пришлось. Детей нужно было спасти.

Салли кивнул.

– Вы меня боитесь? – спросил Тед.

– А надо? – откликнулся Салли.

– Нет, вовсе нет. – Тед всмотрелся в лицо собеседника: тот следил за дорогой и одновременно поглядывал в зеркало заднего вида. – Но вы боитесь. Я бы предпочел, чтобы было иначе – но вы все равно боитесь.

Проснувшись в четыре утра и обнаружив, что Ричард так и задремал на стуле, Глория почувствовала себя обманщицей. Почувствовала себя изменницей – ну и прекрасно! Ричард мягкий, Ричард добрый; все прекрасно – и точка.

Перри крепко спал; он вне опасности, уверяла медсестра. Голос сестры звучал так спокойно, так непринужденно, что Глория наконец и в самом деле поверила, что с Перри все будет в порядке. Ричард свозил ее домой переодеться.

– Ханна отвезет меня назад, – заявила Глория.

– Как скажешь.

– Так и скажу.

Глория заверила Эмили, что с Перри все благополучно, и машинально принялась готовить завтрак. В дверь позвонили. Она выключила газ под чайником и вышла из кухни. Подумала, а вдруг это Тед – и непроизвольно ускорила шаг, а, осознав это, одновременно разволновалась и устыдилась.

Эмили поспешила за матерью и встала у лестницы, пока та открывала дверь.

При виде Теда Глория «сломалась» и рухнула на колени. Эмили подбежала к матери и крепко обняла ее, разрыдавшись заодно с ней, уткнулась лицом ей в грудь, – так крепко, как только смогла, – и в хлопчатобумажную ткань, и в плоть, заглушающие всхлипывания.

Салли шагнул назад.

Тед нагнулся и обнял жену и дочь.

Было что-то в интонациях их рыданий, что Теда не затронуло. Ему хотелось поплакать с ними вместе, но Тед каким-то непостижимым образом понял, что их всплеск эмоций вызван отнюдь не его возвращением. Он скользнул взглядом по лестнице, по гостиной, по двери в кухню.

– А где Перри? – спросил он.

Глория и Эмили зарыдали громче.