Любить – значит страдать,

и не любить – страдать.

Но самое ужасное страданье —

любить безответно.

Абрахам Коули. Золото

– Ты ему еще не сказала? – спросила Тамара, наклонившись к племяннице, которая, стоя на коленях, выпалывала сорняки в саду Фолкем-Хауса.

– Нет, – ответила Марианна, не поднимая головы, чтобы тетка не увидела досады на ее лице.

– Прошла уже неделя с тех пор, как он спас нас. Не слишком ли это долго? Тебе следовало бы сказать ему.

Марианна, прикрывая лицо от солнца, посмотрела на тетку:

– Как я могу?

Тамара плюхнулась на землю среди груды разбросанных грязных и уже увядающих стеблей амброзии и других сорняков и взглянула на Марианну с нескрываемым негодованием:

– Этот человек одержим тобою. Любому это заметно. И теперь, когда ты удостоверилась, что граф не предавал твоего отца, почему не сказать ему о том, кто ты? Может быть, он сможет помочь тебе узнать, кто совершил это преступление.

Марианна покачала головой:

– Поверить не могу, что ты это предлагаешь.

Тамара вздохнула:

– А почему нет? Если ты ему не скажешь сейчас, он сам потом узнает. Он настойчив, этого у него не отнимешь. И мало смысла скрывать твое имя сейчас. Чего ты боишься?

– Ты знаешь, чего я боюсь.

Тамара рассеянно выдернула какой-то сорняк.

– Думаю, я могу правильно оценить человека, детка. Ни за что на свете граф не пошлет тебя на виселицу.

Марианна выдернула длинный стебель и бросила его на землю. Ей тоже хотелось быть уверенной в том, что Гаррет правильно воспримет правду, когда ее узнает.

– Он ведь спал с тобой, не так ли? – со свойственной ей прямотой спросила Тамара. – Ну, тогда ему пора узнать, во что он ввязался. Я думаю, он поступит с тобой по справедливости. И тем охотнее он это сделает, если будет знать, что ты равна ему по происхождению.

Марианна раздраженно отбросила сорняк и поднялась с земли. Приподняв юбки, она повернулась и пошла прочь от Тамары. Тамара вскочила и последовала за ней.

– Он ведь спал с тобой? – снова спросила она, догнав Марианну. – Не могу поверить, что вы в гостинице провели всю ночь за беседой.

Марианна остановилась и сердито посмотрела на тетку. Впервые в жизни ей не нравилась ее прямота. Под пытливым взглядом Тамары она покраснела.

Ей следовало бы знать, что тетя Тамара задаст этот вопрос, как только они окажутся наедине. До сих пор они встречались в присутствии Уильяма или Гаррета и Тамара не проронила ни слова.

Марианна приняла равнодушный вид, но когда заговорила, ее голос дрожал.

– Я же не спрашиваю, чем ты с Уильямом занималась той ночью. Ты не имеешь права спрашивать меня, что произошло между мной и Гарретом.

– Не груби мне, девочка, – ответила встревоженная Тамара. – Как бы я ни была плоха, я все еще вроде твоей опекунши.

Упрек попал в цель. Марианна вспомнила, чем пожертвовала тетка, приехав вместе с ней в Лидгейт, и мгновенно раскаялась.

Выражение лица Тамары смягчилось.

– Кроме того, такое положение не может продолжаться вечно.

Ласковый тон тетки тронул Марианну. Горячая слеза скатилась по ее щеке, и она смахнула ее, не замечая, что оставила грязь на лице.

Тамара облизнула палец и стерла ее.

– Ну, не плачь. Это так на тебя не похоже.

Марианна прижала к себе сжатые в кулаки руки, пытаясь сохранить самообладание. Тетя не должна видеть ее такой – такой расстроенной. После всех предупреждений и наставлений тети Тамары Марианна не вынесла бы, если бы та сказала: «Я тебе говорила».

Но потребность поделиться своим горем победила.

– Я не знаю, что мне делать, – чуть слышно прошептала Марианна.

– Нет, знаешь. Расскажи графу правду.

Марианна прикусила губу:

– И что, если я это сделаю? Гаррет знает, что я раньше лгала ему. Почему он должен теперь мне верить? Он может с отвращением отшвырнуть меня или… или в гневе выдать солдатам. Он может в своей жажде мести далеко зайти, если почувствует себя оскорбленным. Я видела, как он вел себя с дядей.

Тамара, качая головой, нетерпеливо постукивала ногой.

– Как будто тебя можно сравнивать с его дядей. Что такого ты сделала графу, что он захочет отомстить тебе? Немного наврала ему? Так это не сравнить с тем, что сделал его дядя.

Марианна смотрела на Фолкем-Хаус, и у нее сжималось сердце, когда она вспоминала, с какой нежностью Гаррет обращался с ней в эти последние недели. Это было блаженство… О, как ей хотелось рассказать ему все! Если бы только она так не боялась того, что он сделает, узнав правду…

Марианна невольно вспомнила то первое утро, когда она проснулась в его постели. Он ничего не обещал. И был прав: как он мог что-либо обещать, когда она ничего ему не рассказала? Но она знала, что если Гаррет бросит ее сейчас, когда она наконец осознала горькую правду, это убьет ее.

– Ты его любишь? – спросила Тамара, глядя племяннице в лицо.

Марианна хотела возразить, но не смогла.

– Разве любовь превращает тебя в жалкого труса? Делает тебя осторожной, заставляет бояться рисковать всем в надежде, что твой возлюбленный любит тебя, когда он даже не произнес ни одного слова о любви?

Тамара протянула руки и заключила Марианну в объятия.

– Любовь делает тебя беззащитной, детка, – прошептала она, прижимаясь губами к волосам племянницы. – И никто не знает этого лучше, чем я.

Марианна отстранилась и с интересом взглянула на тетку.

– Уилл просил меня выйти за него замуж, – тихо сказала Тамара.

– Это чудесно! – воскликнула Марианна. Если кто и заслужил счастье, так это ее тетя Тамара.

– Я сказала ему, что подумаю. Но я почти решила отказать ему.

Улыбка исчезла с лица Марианны.

– Почему? Он тебя любит, это любому видно.

Тамара сокрушенно покачала головой:

– Может быть. Ах, детка, как я могу выйти за Уилла?! Брак с цыганкой помешает ему заниматься тем, чем ему хочется.

– И чем это?

– Этот плут хочет стать хозяином гостиницы. – Марианна усмехнулась, и Тамара печально кивнула: – Да, хочет, дурак проклятый. Он даже отложил на это деньги. Он думает, что из меня получится прекрасная жена хозяина гостиницы. Из меня, цыганки, которую скорее бросят в тюрьму, чем попросят у нее пинту эля.

– Ты могла бы выдавать себя за испанку, как моя мать, – возразила Марианна.