Стивен ничего не сказал. Отец Батт потер выжидательно руки и добавил:

– Иначе будет опасность, что вы погибнете… от истощения… Да, это отличная мысль… Я сегодня же вечером поговорю с отцом Диллоном.

Застигнутый несколько врасплох, хотя он и предчувствовал нечто подобное, Стивен пробормотал слова благодарности, и отец Батт пообещал, что через день-два он сообщит ему о ходе дела письмом.

Стивен не слишком полно рассказал о встрече отцу и матери: он сказал им, что отец Батт говорил неопределенно и советовал ему искать уроков. Мистер Дедал нашел, что это весьма практичный совет:

– Если ты только не сваляешь дурака, ты сможешь вполне устроиться. Не теряй связи с этой публикой, это я тебе говорю: эти иезуиты, они в два счета могут тебя устроить. Уж я-то чуток постарше тебя.

– Я уверена, они сделают все, что могут, чтобы тебе помочь, – сказала миссис Дедал.

– А я не хочу их помощи, – произнес Стивен с ожесточением.

Мистер Дедал вставил в глаз монокль и обозрел сына и жену. Жена принялась подбирать оправдания.

– Оставь это, женщина, – сказал он. – Я знаю, на какую дорожку он попал. Только ему не провести ни своего крестного, ни меня. С помощью Божией, я уж не стану дожидаться, я живо до него доведу, в какого премиленького треклятого атеиста этот гусь превратился. Потерпи малость и предоставь это мне.

Стивен ответил, что он не желает помощи и от крестного.

– Я знаю, по какой дорожке ты пошел, – произнес отец. – Я видел тебя в то утро похорон твоей бедной сестры – ты этого еще не забыл? Треклятый опустившийся прощелыга. Клянусь Христом, я за тебя сгорал от стыда в то утро. Ты не мог ни держать себя как джентльмен, ни сказать два слова, ни вообще себя хоть на ноготь проявить – завалился в угол с возчиками и подвывалами. Кто это тебя научил, скажи мне, хлестать портер пинтами? Это что, считается приличное поведение для этого… для художника?

Стивен, стиснув ладони, бросил взгляд на Мориса, который покатывался от хохота.

– Над чем ты смеешься? – спросил отец. – Всем известно, что ты просто-напросто прихвостень у этого субчика.

– У Стивена была жажда, – сказал Морис.

– Мне сдается, у него скоро будет и голод, не только жажда, черт побери!

Стивен передал Морису свою беседу со всеми подробностями.

– Ты не думаешь, что они пытаются меня купить? – спросил он.

– Это же ясно. Но меня одно удивляет…

– Что же?

– Что патер вышел из терпения, когда говорил с матерью. Ты, должно быть, его не на шутку разозлил, этого добряка.

– А с чего ты взял, что он вышел из терпения?

– Да явно вышел, если посоветовал загнать тебя в пивоварню. Тем он себя и выдал. Как бы там ни было, мы видим, какое имеют право эти типы называть себя духовными пастырями стад своих…

– То есть?

– Они ничего не могут поделать в случае вроде твоего, когда начинают испытывать их терпение. С таким же успехом ты б мог обратиться к полисмену.

– Может быть, он считал, что мой рассудок в таком беспорядке, что даже рутинная служба ему на пользу.

– Не думаю, чтобы он так считал. Притом в этом случае они все выходят лжецы, потому что все как один восхищались твоей ясностью рассуждения. Еще не значит, что разум человека в беспорядке, если он отвергает учение о Святой Троице.

– Кстати, ты заметил, – сказал Стивен, – какое глубокое понимание и симпатия между мной и родителями?

– Да, просто чудо!

– И при этом множество людей будут их считать моими лучшими друзьями, узнав, что они дают мне такие наставления. Кажется абсурдным обличать их или назвать врагами. Они хотят, чтобы я себе обеспечил то, что они полагают счастьем. Они бы хотели, чтобы я принимал все, что ведет к деньгам, чего бы это ни стоило мне самому.

– И ты примешь?

– Если б на твоем месте был Крэнли, я знаю, как бы он поставил этот вопрос.

– Как?

– «Ты примешь, конечно?»

– Я высказывал уже тебе свое мнение по поводу этого молодого джентльмена, – сказал Морис язвительно.

– Линч тоже сказал бы: «Ты будешь последний идиот, если не примешь».

– И как ты сделаешь?

– Откажусь, конечно.

– Так я и думал.

– Как я могу к этому отнестись? – вопросил Стивен с чувством.

– Не слишком положительно, я думаю.

На следующий день Стивен получил письмо:

Уважаемый мистер Дедал,

Я переговорил с нашим ректором о том, что мы обсуждали с Вами несколько дней назад. Он искренне заинтересован Вашим делом и хотел бы встретиться с Вами в колледже в любой день этой недели между 2 и 3 часами. Как он полагает, вполне возможно найти для Вас какую-либо работу предложенного мной рода – несколько часов в день, – чтобы Вы имели возможность продолжить Ваши занятия. В этом главное.

С уважением,

Д. Батт, О. И.[64]

Стивен не пошел к ректору и послал отцу Батту ответное письмо:

Уважаемый отец Батт,

позвольте поблагодарить Вас за Вашу любезность. Боюсь, однако, что я не могу принять Ваше предложение. Вы, безусловно, поймете, что, отклоняя его, я действую так, как мне представляется наилучшим, и глубоко ценю проявленное Вами ко мне участие.

С уважением,

Стивен Дедал

Большую часть этого лета Стивен провел на скалах Норс-Булл. Морис проводил время там же, лежа лениво на камнях или плещась в воде. Стивен был теперь в прекрасных отношениях с братом, который, казалось, уже забыл про их отдаление. Иногда, одевшись наполовину, он переходил на мелкую сторону дамбы и слонялся там, глядя на детей с их няньками. Нередко он останавливался и недвижно смотрел на них, пока пепел сигареты не начинал падать на одежду, – но, хотя видел он все, что предназначалось для взора, он так и не повстречал другой Люси: и обычно он возвращался на сторону Лиффи, слегка позабавленный собственной удрученностью; при этом он думал, что если бы обратился к Люси, вместо Эммы, со своим предложением, то нашел бы, возможно, лучший прием. Но зато он встречал частенько промокших Братьев-христиан или полицейских агентов в штатском, и эти видения заверяли его, что, будь то Люси или Эмма, ответ существовал всего лишь один. От Доллимаунта братья вместе возвращались домой пешком. Наряд обоих начинал смахивать на лохмотья, но они не питали зависти к одетым с иголочки клеркам, [что] которые поспешали мимо. Подходя к дому мистера Уилкинсона, оба останавливались прислушаться, не происходит ли свары, но даже если все казалось спокойным, Морис первым делом спрашивал у открывшей дверь матери: «А он тут?» Если следовал отрицательный ответ, они оба направлялись вниз, в кухню, но если ответ был «Да», Стивен спускался один, а Морис, перегнувшись через перила, пытался по голосу определить, в трезвом или пьяном виде отец. Если отец был пьян, Морис удалялся к себе в комнату, однако Стивен, оставаясь невозмутимым, беспечно вступал в беседу. Разговор всегда начинался одинаково: