«Могильный сверчок», — прошептал Командир.

Очень забавно. Эти ужасные звуки издавала деревянная обшивка лодки. Внутренняя структура подлодки отвечала на силы, воздействовавшие на её корпус. Двести метров: замечательная круглая цифра. Каждый квадратный сантиметр стальной кожи теперь подвергался воздействию усилия в 20 килограмм — 200 тонн на каждый квадратный метр, а ведь наши листы обшивки были всего лишь два сантиметра толщиной.

Скрипы становились громче.

«Это вовсе не моя любимая мелодия», — пробормотал Стармех.

Напряжение в корпусе нашей подлодки терзало меня, как будто мое собственное тело было под прессом. Кожа на голове резко дернулась, когда прозвучал еще один взрыв. Безумное давление делало нашу стальную обшивку столь же уязвимой, как яичную скорлупу.

Двойной взрыв, затем еще, лишь ненамного слабее первого. Казалось, что наши преследователи раскинули на нас сеть трала с мельчайшей ячеей.

Еще одно содрогание плит настила, за которым послышался неизбежный громовой раскат взрыва.

Тишина на несколько ударов сердца. Затем два разрушительных взрыва, которые снова потушили огни лампочек и вызвали звон разбивающегося на палубе стекла.

Конус ручного фонарика прошелся по переборкам и остановился на циферблате главного глубиномера. Когда я его увидел, то просто похолодел: стрелки обоих приборов просто исчезли. Стекло прибора между двумя рулевыми треснуло и из него поперек центрального поста била струя воды.

«Глубиномер течет», — услышал я чей-то доклад дрожащим голосом.

«Все в порядке», — проворчал Командир, «нет никакой нужды сочинять об этом песню и танцевать».

Пустая шкала выглядела как глаза, покрытые поволокой смерти. Мы больше не могли узнать, всплывает подлодка или погружается.

По моей голове поползли мурашки. Наши приборы отреклись от нас. Без них мы были неспособны чувствовать наше положение в толще воды.

Матрос центрального поста на ощупь пробирался между каких-то труб при свете ручного фонарика, явно в поисках крана, который перекроет струю. Он был мокрый насквозь еще до того, как достиг крана. Хотя струя уменьшилась и иссякла, он продолжал ползать вокруг по палубе. Внезапно он выпрямился, аккуратно держа что-то двумя пальцами, как драгоценный камень. Очень осторожно он взял стрелку и установил её на место выступа малого прибора, который отмечал большие глубины. Я чувствовал себя так, будто наши жизни зависели от того, будет или нет шевелиться эта тонкая полоска металла.

Матрос убрал свою руку. Стрелка дрогнула и начала двигаться. Командир одобрительно молча кивнул.

Стрелка теперь стояла на 190 метров.

«Шум винтов пеленг два-три-ноль, два-два-ноль», — доложил Германн. «Шум усиливается».

Командир снял фуражку и положил её на хранилище карт. Его волосы были влажными и потными. Он глубоко вздохнул, почти знак смирения, как будто он не доверял самому себе что-либо сказать.

Шум винтов пеленг два-один-ноль, усиливается. Снова атакует».

Командир приказал дать полный вперед, и U-A слегка наклонилась на нос. Он оперся спиной на сверкающий, покрытый маслом ствол поискового перископа и уставился на подволок.

Давно забытые образы отчетливо обрисовались в моем воображении. Я увидел картонные диски двух машин для выделки мороженого на ежегодной ярмарке, нескончаемо вращающиеся навстречу друг другу, пока белая и красная спирали не наполнили мою голову до точки взрыва. Затем я опознал их как следы двух глубинных бомб, огненных комет, которые обжигали все на своем пути.

Еще один доклад от оператора гидрофона поразил меня. Я уставился на его рот, но слова не смогли проникнуть в мой мозг.

Ждем еще с затаенным дыханием. Мои нервы, казалось, оголены и находятся на поверхности кожи. Малейший звук раздражает их, как зонд дантиста. Я был одержим лишь одной мыслью: они были наверху — как раз над нами. Я забыл про необходимость дышать, пока недостаток кислорода не вынудил меня медленно и осторожно наполнить свои легкие воздухом. Под моими закрытыми веками вырисовывались яркие картины погружающихся глубинных бомб, за которыми тянулись вертикальные следы из искрящихся пузырьков воздуха, и затем взрывающихся в белые огненные шары. Радужные цвета вырастали из расплавленного ядра в ослепительный фейерверк, пока все глубины моря не раскалялись, как кузнечный горн.

Колдовство было прервано старшиной центрального поста, который шепотом и жестом доложил Стармеху, что поддон для сбора утечек масла в углу центрального поста был полон, и масло из него переливалось через край. То, что масло выливалось из него, в этот момент не имело абсолютно никакого значения, но это явно оскорбляло чувство порядка в Айзенберге.

Кивок Стармеха передал разрешение что-нибудь сделать с этим непорядком. Конец откачивающей трубки был погружен в сборный поддон, так что поддон пришлось наклонить для вытаскивания. Из него на палубу пролилось еще масло и образовало отвратительную черную лужу.

Мичман с неодобрением покачал головой. Айзенберг вытащил полный до краев поддон с такой же осторожностью, как медвежатник, обезвреживающий электронную охранную систему.

«Шумы винта приближаются с кормы», — доложил Германн. Еще две глубинных бомбы взорвались почти одновременно, но звуки взрывов были слабее и более приглушенными, чем предыдущие.

«Далеко отсюда», — произнес Командир.

БУММ, БУММ!

Еще более приглушенно. Командир протянул руку за фуражкой. «Вот тупицы. С таким же успехом они могли бы отправиться домой и там потренироваться».

Айзенберг уже заменил несколько разбитых стеклянных трубок на приборах, как будто бы ему пришло в голову, что вид осколков отрицательно скажется на боевом духе команды.

Я встал. Мои ноги затекли и онемели. Я вытянул занемевшую ногу и почувствовал, будто наступил на пустоту. Ухватившись за столик, чтобы удержаться, я взглянул на карту.

На ней была прочерчена карандашом линия, обозначавшая путь нашей подлодки, и еще был карандашный крестик, обозначавший нашу последнюю точку определения места. Линия неожиданно обрывалась. Я решил определить место по сетке на карте — в том случае если мы выберемся живыми.

Германн прослушал весь горизонт — на все 360 градусов.

«Ну?» — спросил Командир, притворяясь скучающим. Его левая щека выпятилась, потому что он изнутри подпер ее языком.

«Удаляется», — ответил Германн.

Командир огляделся с выражением удовлетворения. Он даже ухмыльнулся. «Ну, похоже, что это и впрямь так».

Он потянулся и встряхнулся. «В самом деле, очень поучительный случай. В одно мгновение ты на линии огня и почти уже заработал красный вымпел, в следующее мгновение тебя вовсю лупят». Он неуклюже протиснулся через дверь в переборке и исчез в своем закутке, попросив лист бумаги.

Я размышлял, что же он такое пишет — что-нибудь лаконичное для своего отчета по походу или радиограмму на базу. Насколько уже я знал его, это будет пригоршня высушенных слов, как например «Атакован корветом в шторм с дождем. Подвергался атаке в течение трех часов».

Через пять минут он вновь появился в центральном