Анника удивленно переводила взгляд с Биргитты на Ларса-Генри и обратно.

— Хм, — тихо произнесла Эбба, — здесь мы имеем случай уязвленного самолюбия, и я чувствую, что это моя вина…

— Но, Ларс-Генри, — заговорила Биргитта Ларсен, — ты же знаешь, что дела такого рода вне моей компетенции. О чем, собственно, идет речь?

— Моя докторантка указана в качестве автора статьи, а не я, ее наставник! Как такое вообще могло произойти?

Эбба передела Аннике ящик и подошла к Ларсу-Генри.

— Это было мое решение, — сказала она. — Я пришла к выводу, что вы не участвовали в исследовании, поэтому не было никакой необходимости перечислять вас в списке авторов статьи.

— И все это только потому, что меня вышвырнули из ассамблеи! — прокричал профессор в лицо Эббе. — Вы все пользуетесь малейшей возможностью, чтобы только унизить меня, но берегитесь!

— Я не вышвыривала вас из Нобелевской ассамблеи, — спокойно возразила Эбба. — Я просто пришла к выводу, что вы вообще не появлялись здесь в течение последних четырех месяцев.

Он поднял глаза, и его взгляд встретился со взглядом Анники.

— Не ты ли все это устроила? — тяжело дыша, спросил он.

— Это корреспондент «Квельспрессен», — сказала Биргитта Ларсен, не взглянув на Аннику. — Не имею ни малейшего понятия, что она здесь делает, но выясню, как только ты перестанешь кричать.

Ларс-Генри ткнул распечаткой в сторону Анники и Эббы.

— Вам следует поостеречься, — угрожающе произнес он. — Вы забыли о Немезиде, все забыли, но помните! Просто помните, что я вас предупреждал!

Он зашагал к выходу и вскоре исчез за дверью.

— Что все это значит? — спросила Анника, как только дверь закрылась за Ларсом-Генри.

Она все еще держала довольно увесистый ящик. Эбба освободила ее от этой ноши и исчезла за углом, сказав:

— Я сейчас его пристрою.

Биргитта Ларсен шагнула вперед, приблизившись вплотную к Аннике Бенгтзон.

— Ты думала, что я тебя не узнала? Я узнала. Что ты здесь делаешь?

Анника смотрела в спокойные и серьезные глаза женщины.

— Каролина не удивилась тому, что ее убили, — сказала Анника. — Я была там, рядом с ней, — умирая, она смотрела мне в глаза. Я не могу от этого избавиться, ее взгляд преследует меня во сне.

Она сама удивилась своей горячности.

Биргитта Ларсен продолжала пристально смотреть в глаза Аннике.

— Что же тебе снится? — тихо спросила она.

— Мне снится, что Каролина что-то пытается мне сказать, — ответила Анника, понизив голос. — Она хочет что-то сказать, но я не могу понять ее. Как ты думаешь, что она хочет сказать? Что?

Она почувствовала, что на глазах ее выступили слезы, и прикусила губу. Господи, она сейчас разревется, как плаксивая девчонка.

— Надо поесть, — сказала Биргитта Ларсен и повернулась на каблуках. — Возьми Эббу, и пойдем в «Черный лис».

Они вышли из здания через главный вход. Солнце светило сквозь легкую дымку. Под несильным ветерком подрагивали едва распустившиеся листья, на лужайках ярко зеленела трава. Эбба и Биргитта продолжали обсуждать задержку в поставке антител и решали, что делать дальше. Анника шла следом, с любопытством оглядывая кампус.

Здесь было красиво, вся обстановка напоминала сцены из фильма о колледже Лиги плюща, расположенном где-то на Восточном побережье США. Узкие дорожки, массивные здания, много зелени.

Клуб факультета, «Черный лис», находился на самом краю кампуса, возле шестого дома на аллее Нобеля, недалеко от Форума, где Анника была с Боссе.

На мгновение ей стало стыдно. Она так и не ответила Боссе, где и когда они выпьют кофе на следующей неделе.

Весной они несколько раз встречались в разных кафешках, пили кофе и болтали. За все это время в их разговорах не прозвучало ничего неподобающего.

Надо ли продолжать эти отношения? Надо ли им вообще встречаться? Хочет ли она чего-то большего?

Ответов на эти вопросы Анника не знала. В ее голове все перемешалось: ожидание, стыд, волнение, счастье и тревога.

— Милый старый Ларс-Генри, — сказала Биргитта Ларсен, — каким же он стал возбудимым!

Она поднялась по ступенькам крыльца факультетского клуба, открыла тяжелую медную дверь и пропустила вперед Эббу и Аннику.

— Он всегда был тщеславным, — продолжала она, — но всего несколько лет назад он не стал бы поднимать такой шум из-за того, что его не упомянули в списке авторов какой-то незначительной статьи. Но, Эбба, дорогая, почему ты не включила его в этот список? Ты же включила туда меня. Что тебе стоило вписать и его фамилию?

Эбба вытянула шею.

— Это был вопрос принципа, — ответила она. — Силла, докторантка, чьим руководителем он был, пыталась достучаться до него всю весну, но практически ни разу не смогла с ним связаться. Она была просто в отчаянии. Иногда надо все же отвечать за свои дела, даже если ты несчастный старый профессор…

Биргитта поманила к себе безупречно одетого официанта.

— У вас есть столики на троих? Замечательно! У окна? Превосходно. Давайте мы займем вон тот столик в углу. Что вы на это скажете, девочки?

Вздохнув, она уселась за стол и положила на колени салфетку.

— Исключать из ассамблеи так, как исключили Ларса-Генри, вообще-то нельзя. Но его тем не менее исключили. Я могу понять, как он из-за этого расстроился. Я бы на его месте тоже разозлилась.

Она потерла руки.

— Но не мне, в конце концов, судить. Меня ведь не выгнали, а, наоборот, пригласили. Ну, посмотрим меню. Я закажу форель, она всегда вкусная. И пиво с низким содержанием алкоголя.

— Что это за Немезида, о которой он постоянно толкует? — спросила Анника, тоже заказав форель.

— Это персонаж из греческой мифологии, — ответила Эбба. — Греческая религия представляет собой настоящий лабиринт идей о преступлении и наказании, причинах и следствиях, несправедливости и воздаянии. Думаю, что реакция Ларса-Генри основана на его скепсисе в отношении дарвиновской теории эволюции. Он принадлежит к тому меньшинству в научной среде, которое считает, что мы должны с большим пиететом относиться к Богу. Ларс-Генри — креационист.

— Да, черт возьми, — вздохнув, сказала Биргитта.

Анника несколько секунд смотрела на Эббу. Внедрить Бога в науку?

— Сторонники креационизма заявляют, что Вселенная возникла в полном соответствии с тем, что написано в Книге Бытия. Они хотят, чтобы историю творения рассматривали параллельно, как теорию равнозначную теории эволюции Дарвина — как в образовании, так и в науке.

— Ты же понимаешь, что их трудно воспринимать всерьез, — сказала Биргитта, вскинув брови.