13. Можно спать поперек кровати.

14. Можно влюбляться.

15. Быть одинокой – это модно.

– Ты права, быть одинокой, да к тому же женщиной, – это шикарно, – сказала мне Фрэнсис утром по телефону. – Это круто. Я рада, что ты разделяешь мою точку зрения, Тиффани. Свадьба – это вчерашний день, мы – Одинокие Охотницы. Все в наших руках.

– Я думала, что мы – Обеспеченные Одиночки без детей. Или как там еще? Обеспеченные Одиночки, незамужние, с собственным жильем. Или, вернее, Окончательные Одиночки, без любовника, абсолютно безнадежные.

– Ну нет, мы Одинокие Охотницы, – повторила Фрэнсис. – Ничего нет в нас безнадежного. Нам даже не нужен Тонто,[83]потому что мы яркие, независимые, счастливые, успешные женщины, у которых все есть.

– Все, кроме мужа и детей.

– Да, но нам не нужны муж и дети, Тиффани. Мы – поколение женщин, которые могут либо принять, либо отвергнуть все это. Которые и без того самодостаточны. И лучше уверенная в себе одиночка, чем унылая разведенка.

– Да, правда, – сказал я. – Так уж мы устроены, чтобы оставаться незамужними.

– Точно.

– Я имею в виду, лучше тоскливая одинокая жизнь, чем несчастливое замужество.

– Ну… да, – неуверенно согласилась Фрэнсис.

– Лучше самоубийственное одиночество, чем унылый развод.

– Ну… конечно, – ответила она, поколебавшись.

Разговор прервался. Надолго. А потом Фрэнсис сказала:

– Вообще мужчины такие зануды.

– Да, – отозвалась я.

– Совершенные и абсолютные зануды. Все без исключения.

– Ну да, Фрэнсис.

– Я хочу сказать, Тиффани, брак не что иное, как пускание пыли в глаза.

– Чистая правда. А знаешь, Фрэнсис, ведь Шэрон Стоун вышла замуж только в тридцать девять.

– Неужели?

– А Дженни Агуттер в тридцать восемь.

– Правда? Ну что ж, могу сказать, это вдохновляет. Ну ладно, увидимся на Рождество, в следующий понедельник, в семь вечера, хорошо?

– Увидимся, – ответила я.

Вечеринки у Фрэнсис всегда приятные, хотя почти все ее друзья-юристы, честно говоря, жутко скучные типы. Всегда-то они говорят об этом своем праве. Как ни пытаешься перевести их на какую-нибудь нейтральную тему, вроде цен на помидоры, все равно оказываешься по уши погруженной во всякие там Европейские директивы и законодательство Европейского союза о сельском хозяйстве и выслушиваешь подробности о делах в Европейском суде по правам человека, рассматривающих нарушение условий труда итальянских рабочих. Если честно, это такое занудство! По крайней мере, там будет Кит, подумала я, и Лиззи тоже. Мартин вряд ли придет. Не помню, чтобы он когда-нибудь бывал у Фрэнсис. Они с Китом продолжают ездить на свои сборища. Может быть, даже вместе бьют в барабаны. Или ломают мебель. А может, предложили друг другу добровольный телесный контакт. Однако мне пора сосредоточиться на детях. В субботу утром Салли впервые пойдет на занятия по дородовой подготовке. В Хайбери. Я сказала ей, что не против ходить в ближайшую к ней группу в Челси, но она ответила, что ей неудобно заставлять меня ездить так далеко.

– Да и не только поэтому, Тиффани, – сказала она мне по телефону. – Я не хочу заниматься в этой группе.

– Почему?

– Потому что, когда я пришла на вводное занятие, просто чтобы посмотреть, как там, ко мне не очень-то хорошо отнеслись.

– В каком смысле не очень хорошо? – спросила я. – Как вообще кто-то может не очень хорошо к тебе относиться?

– Подожди, Тиффани, секунду, у меня Вашингтон на другой линии… извини, так о чем я говорила? Ах да, пара муженьков, да и их жены тоже, но особенно мужья – отнеслись ко мне недоброжелательно. Они пялились на мою левую руку и говорили всякое такое вроде: «Видимо, ваш муж слишком занят, поэтому не пришел с вами сегодня… весь в делах, да? Застрял в Сити?» А когда я сказала, что у меня нет мужа, их это, кажется, ошарашило. А когда я добавила, что у меня даже партнера нет, они посмотрели на меня так, как будто я детоубийца. А потом жирный парень, который работает в «Морган Гренфелл» заявил, что, по его мнению, это «совершеннейший позор». Когда я спросила, в чем же заключается позор, он сказал: «Родить ублюдка».

– Какая гнусность! – возмутилась я.

– Да, – ответила она. – Нет слов. Поэтому я и ушла. А все остальные группы в моем районе уже заполнены. Но я нашла одну, мне понравилось, что она в северном районе, – так и тебе будет легче.

Честно говоря, Салли была права.

– Я узнала мою ОДР, – радостно добавила она.

– Что такое ОДР?

– Ожидаемая дата родов. Это будет первое мая.

– День Труда, – сказала я.

В субботу я встретилась с Салли в доме на Рональдз-роуд, недалеко от того места, где она жила до переезда в Челси. Салли очень радуется своей беременности – относится к ней с большим энтузиазмом. Но что забавно: прошло уже восемнадцать недель, а по ней ничего не заметно.

– А ты уверена, что беременна? – спросила я, когда мы стояли в десять утра перед высоким викторианским зданием.

– Абсолютно уверена, – ответила она со счастливым видом, поглаживая себя по животику, который был таким же ровным, как поле голландских тюльпанов, да еще и утянут джинсами десятого размера. – Я еще раз прошла сканирование на прошлой неделе, – сказала она. – И угадай, что мне сказали?

– Что?

– Будет девочка!

– Что ж, это замечательно. Как ты и хочешь.

– Действительно, я так и хочу. Я очень хочу дочку. Говорят, с мальчишками много хлопот, а с маленькой девочкой одинокой маме будет легче управиться.

– Как ты ее назовешь?

– Еще не знаю. Может быть, Летиция. Или Лидия. Или Лаура.

– Что-то все на «Л». Как насчет Лоуис? Или Лайкры?

Тут дверь открылась. Крупная седовласая женщина в просторной вязаной кофте неопределенного желтоватого оттенка блаженно нам улыбалась. Я уставилась на ее ноги – она была в сандалиях. В декабре!

– Здра-а-а-авствуйте, – сказала она. – Я Джесси. Пожалуйста, входите, на улице холодно.

– Салли Петерс, – представилась Салли, протягивая ей руку. – А это моя подруга Тиффани Тротт.

Внутри было уже с десяток беременных со своими партнерами, все они сидели на больших круглых подушках в просторной гостиной. Олицетворение великого материнства, подумала я, оглядывая их грузные фигуры. Все они потягивали травяной чай и болтали о своих детях и животах.