прошлого подобная общность хорошо осознает свое собственное положение в мире, свои тенденции и возможности собственного развития — и пытается соизмерять саму себя с процессами, происходящими и происходившими с подобной музыкой за рубежом[504]. Эту общность я рассматриваю как один из «миров искусства». Данное понятие, введенное Говардом Беккером, обозначает конгломераты, объединения и отдельных людей, которые не всегда могут быть даже знакомы друг с другом или с результатом работы других членов этого мира, но которые заняты в первую очередь производством смыслов и значений (а не атрибутируемых им культурных объектов). Смыслы и значения эти сам «мир искусства» и/или другие подобные миры определяют как искусство — даже если оно декларируется как антиискусство[505].

Однако эта общность формируется не только благодаря развитию средств связи и получению доступа к большим массивам информации. Вопреки положениям неолиберальной урбанистики, представляющей городские локации исключительно как пространства коммуникации и кооперации, которые формируются человеческими впечатлениями и намерениями[506], современный мегаполис может оказаться либо местом исключительного уединения и изоляции, либо пространством весьма враждебным и неуютным даже с чисто визуальной точки зрения[507]. В первом случае изоляция представляется не как вынужденное, но как контролируемое и регулируемое поведение, взаимодействие с городскими пространствами, ограниченное лишь желанием городского обитателя[508]. Если же город оказывается враждебен, то стремление перекроить пространство, пусть и исключительно путем изменения аудиального восприятия, может стать ключевым для адаптации или даже выживания в урбанистической среде[509]. Здесь я обращаюсь к концепции «воинствующего модернизма» Оуэна Хэзерли, которая отбрасывает представление о городе как о пространстве инклюзивной утопии и глобального музейного комплекса урбанистического безвременья и предлагает «читать» культурно-исторический контекст городского окружения через субъективный функционализм и влияние существующих локаций на современные общественные отношения, в том числе — на низовые инициативы[510].

Исследование выполнено на основе серии интервью с московскими и петербургскими артистами, исполняющими импровизационную и экспериментальную музыку. Я брал интервью у музыкантов, которые занимаются творческой/исследовательской деятельностью не менее пяти лет, проживают в данный момент в российских столицах или же переехали в другой город или страну, но прожили в Москве или Петербурге большую часть жизни и продолжают выступать с коллегами на российских сценах. Я намеренно не выбирал участников по критериям возраста, условного жанра или известности, а сами музыканты были вольны использовать псевдонимы или инициалы.

Московская экспериментальная/импровизационная сцена

Участники опроса (всего — 27): Art Crime (одноименный проект) / KP Transmission (одноименный проект) / А. (Locust Control) / Миша Абаканов (Siege Bureau) / Алекс (Paraplegic Twister) / Александр (solo.operator, multi.operator) / Сережа Б. (uSSSy, Speedball Trio, Slava Trio, Ud Unarmony) / Алексей Борисов («Ночной проспект», Volga, Borisov/Rekk duo, работы под собственным именем и в колаборациях) / Гариш (garish_cyborg, Dekonstruktor, Undo Tribe, Locust Control, Fake Movement, П44) / Глеб Глонти (Gleb Glonti, Bred Blondie) / Эдуард Горх (Måla) / Лена Жаворонская (The Crawling Chaos, Zhavoronskaya) / ИН (Θ16, Sal Solaris, «Оцепеневшие») / Тихон. С. Кубов (Won James Won, Goon Gun, J-Lobster, Womba) / Петр Л. (Accasari, System Morgue) / Фесикл Микенский (одноименный проект, «Бром», Drojji) / Михаил Мясоедов (Brinstaar, Periferiya) / Сергей П. (Oneirine, Phosphene, Unhealing Wound) / Павел Пахомов (Marzahn) / Петр Петяев («Петяев-Петяев Квартет») / Мудэ Пшенов (AWOTT) / Наташа (Atariame) / А. О. (JARS, «Резня Пономарева-Образины») / Саша (iatemyself, Oneirine, dissociative array) / Сергий (Zemledelia, Oneirine, Unhealing Wound) / Ирина Танаева (Artemeida) / Стас Ш. (HMOT, Impossible Territories).

Четырнадцать из двадцати семи московских респондентов родились или большую часть жизни прожили в Москве, остальные тринадцать переехали в столицу по различным причинам — учеба (2 респондента), обустройство личной жизни (4 респондента), отсутствие перспектив на родине (4 респондента) и, наконец, более квалифицированная работа (5 респондентов). Десять из этих тринадцати респондентов начали заниматься музыкой еще до переезда, опыт же и впечатления от предыдущего места жительства повлияли на занятие музыкой у десяти из тринадцати переехавших. При этом лишь четверо из тринадцати чувствовали себя в предыдущем месте жительства достаточно комфортно, шестеро из переехавших участвовали в общественной деятельности до переезда.

На вопрос, комфортно ли им находиться и жить в Москве, большинство (20 из 27) респондентов ответило положительно, но некоторые из этого большинства ощущают комфорт с определенными оговорками. Так, Art Crime отмечает, что, несмотря на то что ему весьма по душе сам город и живущие в нем люди, чувство комфорта постепенно исчезает из-за двух «но»: политического климата в стране и самой Москве и потери интереса к ночной жизни города.

Алексей Борисов чувствует себя в Москве в достаточной степени комфортно, но определенные неудобства для него периодически создают «специфический московский климат» и действия московского правительства. Саша находит прелесть города в конкретных личностях из круга общения и во множестве происходящих культурных событий (это же отмечает и Сережа Б.), но не в восторге от изменений, происходящих с городом в последние годы. Ирине Танаевой Москва нравится из-за большого эмоционального вовлечения и множества творческих возможностей; вместе с тем именно эти же факторы могут создать состояние «эмоциональной перегрузки», которая компенсируется путешествиями в менее оживленные места. О подобной перегрузке говорит и Фесикл. Подобный танаевскому «речардж» проводят и Глеб Глонти с Алексом, в целом относящиеся к Москве благосклонно. Наташа, хоть и вполне довольна московской жизнью, часто сталкивается с проблемой «иллюзии огромного выбора» при поиске жилья, пригодного для спокойного занятия музыкой. Вместе с тем Наташа отмечает, что в Москве «не надо никому доказывать, что у тебя есть право здесь находиться» и что у города есть узнаваемый культурный код, который «до боли или восторга понятен» — вплоть до последнего переулка. Гариш чувствует себя «комфортно в не-комфорте мегаполиса» — музыкант отмечает, что подобная среда является для него естественной, и в маленьких городах он быстро начинает скучать.

Остальные семь респондентов не чувствуют себя в Москве полностью «в своей тарелке». А. О. нравится чувство принадлежности к «тусовке и движухе», инфраструктура и гастрономические возможности, но все остальное вызывает дискомфорт. Сергею П. при всех плюсах московского быта не по душе перенаселенность Москвы; кроме того, музыкант испытывает то же чувство «эмоционального перегруза», что и Ирина с Фесиклом. Тихон С. Кубов уверен, что «жизнь в мегаполисе ведет к определенной невротизации, которая одновременно служит защитным механизмом», а сам артист «уверенно изображает адаптированного». Миша Абаканов считает, что ощущение полного комфорта возможно для некоторых мегаполисов, но не для Москвы; в этом музыкант и видит главную соль города. Александр и Сергий заявляют, что комфорт существует исключительно в бытовом аспекте жизни. Лене Жаворонской не по нраву перенаселенность города («муравейник») и возникающее время от времени «ощущение себя невидимкой». При этом около половины респондентов (14 из 27) не считают, что