В Белом доме больше не осталось вампиров. Линкольн изгнал их после смерти Уилли и ссоры с Генри. Даже «троицу», самых умелых и преданных охранников, отправили обратно в Нью-Йорк.

Я спасу Союз, потому что он того заслуживает. Я защищу его в память о тех, кто строил его своей кровью и гением, ради грядущих поколений, которые заслужили свободу. Каждый свой горестный час я отдам борьбе за мир и победу. Но будь я проклят, если еще хоть раз взгляну на вампира.

За семьей Авраама присматривали теперь одни только смертные, а самого президента, по его собственному настоянию, охраняли все меньше. Каждый день он вводил новые ограничения для своих караульных, каждый день сокращал список комнат, куда им дозволено было входить. Невзирая на возражения Уорда Хилла Деймона, в хорошую погоду Эйб выезжал в открытой коляске, а после наступления темноты в полном одиночестве прогуливался от Белого дома до военного министерства. Позже Леймон писал в своих воспоминаниях:

Полагаю, дело было не только в бесстрашии. Мне кажется, он призывал смерть.

Запись в дневнике от 20 апреля 1862 года отражает фатализм Эйба:

На протяжении недели в Белом доме я встречаю тысячу незнакомцев. Должен ли я в каждом из них предполагать убийцу? Говоря откровенно, любой, кто решит пожертвовать жизнью ради того, чтобы убить меня, не встретит препятствий на своем пути. Значит ли это, что я должен запереться в железную коробку и дожидаться окончания войны? Если Господу угодно прибрать мою душу, он знает, где ее искать. Он волен сделать это когда пожелает и тем образом, каким сочтет необходимым.

Со временем, при помощи одной только силы воли, Эйб справится с унынием, как это бывало и раньше. Вскоре после смерти Уилли, когда давний друг Линкольна, Уильям Маккуллох, погибнет, сражаясь за Союз, Авраам напишет письмо его дочери. Слова утешения будут предназначены не столько осиротевшей девушке, сколько самому Линкольну:

Полное облегчение наступит только со временем. Сейчас невозможно представить, что когда-нибудь вам станет лучше. Ведь так? Но нет, вы снова будете счастливы. Это знание, без сомнения, истинное, немного уменьшит вашу боль в настоящем. Я на своем опыте знаю, о чем говорю. Вам нужно только поверить, и сразу же станет легче. Воспоминания о вашем дорогом отце вместо мучительной боли будут рождать сладкую грусть, чище и возвышеннее, чем вы когда-либо испытывали.

Эйб взял себя в руки и пытался жить дальше, а вот Мэри становилось все хуже.

Она не может заставить себя встать с постели долее чем на час. Не может ухаживать за Тэдом, который скорбит не только о брате, но и о матери. Порой сам вид ее рождает во мне злость. Мне стыдно, ведь она не виновата ни в приступах ярости, ни в том, что верит шарлатанам, которые утверждают, будто за деньги смогут «наладить сообщение» с нашими дорогими сыновьями. Она вынесла больше, чем должно пережить любой матери. Я опасаюсь, что Мэри навсегда утратила рассудок.

Эйб не желал напрямую общаться с Генри или с представителями Союза, однако он был достаточно умен, чтобы не отказываться от их помощи, необходимой для победы в войне. Нью-йоркский зал, где Линкольн впервые узнал о Союзе и планах северных вампиров, превратившись в зал военного совета, наполнился картами и исписанными мелом досками. Там появился даже телеграф. Союз наладил сообщение с европейскими вампирами, которые сочувствовали делу северян. Вампиры сражались, когда могли, и передавали разведке Белого дома сведения, которые им удавалось раздобыть. Всей секретной информацией занимался Сьюард. Он прочитывал все сообщения, сжигал их, а потом пересказывал сведения президенту. Вот что пишет Линкольн 10 июня 1862 г.:

Сегодня мне сообщили, что конфедераты передают пленников вампирам-южанам для пыток и казни. «Нам доложили, — сказал мне Сьюард, — что людей вешают вниз головой и растягивают между столбами. Два вампира берут пилу и медленно распиливают пленника пополам, начиная с [паха]. В это время третий вампир ложится прямо под несчастным и пьет кровь, которая стекает по его телу. Поскольку голова расположена ниже всего, мозг все время снабжается кислородом, и пленник остается в сознании, пока зубья пилы терзают его живот, а после и грудь. Остальных узников заставляют смотреть на казнь товарищей, а затем и самих обрекают на такую же участь».

На второе лето войны среди солдат Союза пошли слухи о южных «призраках» и «демонах», которые крадут людей прямо из палаток и пьют кровь. По вечерам, когда солдаты собирались у костра, они распевали излюбленную песенку:

От Флориды до Вирджинии он шумит по всей стране,

Ведь мятежник Джонни дал клятву сатане.

Теперь на север двинулся, змеей прокрался, гад,

Чтоб в огненную бездну тащить наших ребят.

Известен по крайней мере один случай, когда слухи привели к тому, что солдаты Союза расправились со своим сослуживцем. 5 июля 1862 года пятеро солдат из части, стоявшей неподалеку от плантации Беркли в Вирджинии, убили рядового Моргана Слосса.

Ночью они выволокли его из палатки и принялись бить, обвиняя в том, что он «демон-кровопийца». (Если бы парень и в самом деле оказался вампиром, он уж сумел бы получше за себя постоять.) Солдаты привязали его к коновязи и продолжили избивать палками и лопатами, требуя, чтобы он сознался. «Скажи, что ты демон-кровопийца, и мы тебя отпустим!» Наконец парень расплакался и стал умолять о прощении. Еще через четверть часа с его окровавленных губ сорвалось невнятное признание. Подозреваю, что мальчишка бы и Господом Богом назвался, пообещай они ему освобождение. Услышав признание, солдаты облили его маслом и сожгли заживо. Он наверняка испугался… Ничего не понимал… Когда я думаю об этом случае, у меня сжимаются кулаки. Если бы только каким-то чудом я мог оказаться там и вмешаться…

Эйба происшествие крайне обеспокоило — не только своей жестокостью. Это означало, что стратегия конфедератов приносит плоды.

Как мы можем надеяться одержать победу в войне, если наши солдаты начали убивать друг друга? Как нам одолеть противника, если скоро наши воины будут слишком перепуганы, чтобы сражаться? На каждого вампира-союзника приходится десять вампиров, выступающих на стороне врага. Как мне с ними бороться?

Как это часто случалось с Эйбом, ответ пришел во сне. Запись от 21 июля 1862 г.:

Я снова был ребенком и сидел на перекладине знакомого забора. Стоял прохладный облачный день. По Старой камберлендской дороге шли путники. Я увидел повозку, набитую неграми. Там было множество женщин разного возраста. Их запястья сковывали кандалы, все рабыни сидели прямо на полу повозки. Им не дали ни охапки сена, чтобы смягчить дорогу, ни одеяла, чтобы укрыться от зимнего ветра. Возницы, разумеется, восседали на подушках спереди и кутались в теплую одежду. Я встретился взглядом с самой младшей девочкой, кажется, моей ровесницей. Ей было лет пять или шесть. Мы смотрели друг на друга всего мгновение. Я хотел отвернуться, не в силах выносить выражение скорби на ее лице, но не смог: я знал, куда ее везут. Наступила ночь. Вместе с маленькой негритянкой (не знаю, каким образом) я оказался в просторном амбаре, освещенном изнутри факелами и висячими масляными лампами. Из темноты я наблюдал, как рабов выстроили в ряд. Все негры неотрывно смотрели себе под ноги. Я видел, как за спиной у каждого раба встал вампир. Девочка смотрела мне в глаза. К ее шее приблизились клыки, а на плечи опустились когтистые лапы. «Справедливости…» — молила она, по-прежнему глядя на меня.