— А что ты предлагаешь конкретно? — спросил Грязнов. — Я готов стать кем угодно, лишь бы вывести эту банду на чистую воду.

— Ну да, под выстрел, чтоб невиноватых, часом, не задеть, — добавил Турецкий. — Ты понял меня почти правильно. А почему, спросишь, почти? Отвечу. Потому что тебе одному становиться живцом — такое понятие тебе ближе, Славка, — Турецкий усмехнулся, намекая на рыбацкую страсть друга, — так вот, одному тебе на крючок садиться нельзя. Никто ж не поверит. А если мы усядемся вдвоем, тогда… не исключено. Нет, Костя, совсем не исключено! Чего молчишь?

— Честно?

— Ну ты даешь! — Турецкий даже руками развел.

— Не знаю, как кому, а мне нравится.

Александр Борисович плотоядно захохотал, звонко ударяя себя ладонями по ляжкам и раскачиваясь на стуле.

— Перестань, — остановил его Меркулов, — я тоже знаю этот твой неприличный тюремный анекдот про портрет Ломоносова и знаю, как зэки обходились с этой «блондинкой», все знаю, но суть сейчас в другом. Необычайно важно тщательно отработать все возможные варианты. Вплоть до подставок. Вот уж которые как раз, мой дорогой, и не исключены. Скорее, наоборот.

— Костя, я и на этот счет думал. И пришел к выводу, что расстреливать невиновного, а пусть даже и виноватого, они нас не заставят. Не тот уровень, не те и отношения. Зачем мы им можем срочно понадобиться? В качестве кого? Объясняю, товарищи юристы, — это он нарочно скопировал прежнего, молодого еще Меркулова, который частенько пользовался такой присказкой. — В качестве самой надежной «крыши». Им не наши со Славкой руки нужны, а наши головы и имена. Ну и в самую последнюю очередь — карманы, куда должны ложиться заранее расписанные гонорары. Чтоб товарищ вдруг, понимаешь, не взбрыкнул. А так все чисто: ты свое получил? Вот и не вякай.

— Но закон-то остается законом, не забывай за своими играми, — как-то недовольно пробурчал Костя. — А там, гляжу, пахнет сплошными нарушениями. Скажешь, не так?

— Я придумал аргумент, если только ты поддержишь.

— Излагай, — сказал словно очнувшийся Гряз-нов. — Я — на твоей стороне, Саня.

— Ну певцы! — улыбнулся Костя. — Так с чем я должен согласиться?

— Итак, излагаю… Но прежде, — он взял бутылку с остатками коньяка и понемногу плеснул в каждую рюмку. — Это для того, чтобы… короче, если да, то тяпнем за удачу. Ну а если нет, могу нечаянно опрокинуть на стол. Больше в доме все равно ничего нет. Только одеколон.

— Хватит болтать, — мрачно сказал Меркулов. — У меня есть фляжка. В кармане плаща. Что ж я, не знал, куда еду, что ли? Босяк, даже встретить по-человечески не можешь. Так ничему тебя Ирина и не научила. Излагай же, черт побери!

— Костя, чтобы влезть в это дерьмо, одного нашего со Славкой желания и твоего, естественно, благословения маловато. А я тут, было дело, посоветовался с одним умным человеком, которого мы все знаем, и он сказал, что его директор, в определенных обстоятельствах… ну, наш человек, понимаете? Думаю, в крайней ситуации он бы, например, мог поручиться. За Славкиного министра ничего не скажу, но слышал, что он по-прежнему несколько чужд системе. Она вроде его не очень принимает, а он — ее, и правильно делает. Уже двое. Теперь, есть и наш с тобой генеральный. При двух твердых голосах, я подумал, он может быть и третьим. Ну, и ты. Мало? А мы со Славкой завтра же… то есть теперь сегодня, сядем и создадим меморандум. В котором отобразим наше горячее желание разоблачить очередную мафию, шайку… Нет, шайка — это мелочь. Банду? Тоже не то. Стаю волков, во, блин! И для этой цели внедряемся в святая святых, в смысле в преступную группу волчар в милицейской и прочей форме, имея в виду, что за возможные свои вынужденные правонарушения в дальнейшем уголовной ответственности не несем и от общественного порицания освобождаемся. И подписи на вышеуказанном меморандуме вы все и поставите. Можно по алфавиту, можно по общественной и государственной значимости, нам со Славкой без разницы. А еще к меморандуму мы официально приложим два конверта с некими суммами и нашими объяснениями, каким образом они оказались в наших руках. Для родного Отечества ничего не жалко. Тем более что, подозреваю, деньги все равно нечистые. Ты не растратил, Славка?

— С ума сошел?! — возмутился Грязнов.

— Тогда остается последнее — и самое трудное: как назвать наш меморандум?

— Да уж, это действительно, пожалуй, наиболее сложное… — хмыкнул Меркулов, поднимая рюмку.

— Твой красивый жест надо понимать, как… Как что?

— Если ты считаешь, что я способен выступить от лица Господа Бога, то… обдуманно, взвешенно… А вот решено будет после того, как я лично встречусь с означенными людьми. Думаю, решим.

— В киллеры, значит, пойдем, — мрачно ухмыльнулся Вячеслав, берясь с некоторым, совершенно непонятным в данный момент, отвращением за свою рюмку.

— В киллеры? — живо переспросил Турецкий. И воскликнул: — Славка, ты гений! Именно в киллеры! Но только стрелять нам придется не в том, а в обратном направлении. В смысле, по своим. Правильно! Благородный киллер убирает нечисть в своих рядах. Значит, и документ будет называться «Меморандум киллеров»! Кто против? Я — за!

— Я знаю, почему Вячеславу сейчас все противно, — сказал Меркулов, не забыв, однако, поднять руку и демонстрируя, что он тоже «за». — Ступай, Саня, возьми в кармане фляжку и долей ему. Ну не умеет человек пить такими дозами. Пора бы и понять…

Вадим Лыков собственной шкурой чувствовал теперь время от времени, как что-то определенно стало сгущаться в атмосфере. Так кошки стараются перед землетрясением покинуть дом, к которому привыкли. Овцы гуртуются и прячутся в скалах перед сильной грозой. Да каждое животное чувствует приближение опасности. Один человек беспечен, думая, что сосулька с крыши его не достанет, а она уже тут — по макушке стук, и ты — покойник.

Но если ты всю жизнь сохраняешь в себе это ощущение преследующей тебя опасности, то и твоя реакция на происходящие вокруг события может быть очень даже неоднозначной.

Вот и дикий разнос, который учинил шеф своему заму, продемонстрировал то, что, оказывается, далеко не все благополучно именно там, где всегда были четкий порядок и полное взаимопонимание. Нет, в том, что Сережка опростоволосился, спору нет, виноват он сам. Недосмотр, недогляд — и вот результат. Виноват, конечно, кто ж допускает до того, что на стол шефу ложится компромат на его ближайших сотрудников? Головой думать надо было. Ну ладно, прокололся, в следующий раз не будет таким беспечным. Важнее другое: как теперь отзовется этот громкий — пока, к счастью, только в муровских кулуарах — инцидент? Не выйдет ли он за стены Петровки? Впрочем, и ГУВД, расположенному в этом же здании, меньше всего нужна такая «слава». Иными словами, если МУР решит сам покончить с собственными служебными проколами и недочетами, это будет только приветствоваться на всех уровнях. А вот как это вбить в башку шефа, который иногда становится упрямым козлом?