Князь Иван как раз потянулся к полке, чтобы взять одну из лежащих там рядами бутылок, как вдруг услышал наверху в доме какую–то возню, крики и звон оружия.

Палецкий, похолодев и забыв о бутылке, на цыпочках вернулся к лестнице, поднялся и осторожно приоткрыл крышку погреба. В подклети где находилась лестница в погреб, никого не было, но из комнаты доносились громкие команды, которые не оставляли сомнений в том, что там происходит.

— Хватай изменника!

— Вяжи того, что у двери, да покрепче, чтоб не сбежал!

— Гусев, брось саблю, сопротивление бесполезно нас тут три десятка и посланы мы по личному приказу великого князя…

Дальше Палецкий не стал слушать. Он выбрался из погреба и осторожно выглянул через приоткрытую дверь на улицу. Прямо у двери спиной к нему стояли двое вооруженных воинов охраны. Палецкий на цыпочках отступил, прошел в другой конец подклети и выглянул в окошко, выходящее на задний двор. Даже там находились двое стражников, но тут счастье улыбнулось князю Ивану Палецкому.

— Эй, вы идите сюда, помогите вязать изменников, — позвал их кто–то, высунувшись из окна сверху.

Стражники скрылись за углом дома, и путь на задний двор оказался свободным. Князь Палецкий вылез через окошко, бегом пересек двор и, выскользнув через калитку, оказался почти на самом берегу Москвы–реки.

Но дом был окружен стражниками со всех сторон, и князь увидел двух воинов оцепления, каждый из которых стоял в десяти шагах от Палецкого по разные стороны калитки. Палецкий выхватил саблю и бросился к ближайшему. Тот едва успел отразить удар сабли протазаном, но ему пришлось отступить и тут князю Палецкому повезло второй раз. Чья–то оседланная лошадь мирно щипала травку на берегу — князь Иван с разбегу вскочил в седло, схватил поводья и помчался во весь дух. Он слышал позади крики и не сомневался, что за ним пустятся в погоню.

Он не сомневался и в том, что его догонят, но ему необходимы были всего лишь пять минут для того, чтобы убить предателя.

Князь Иван Палецкий обладал живым и быстрым умом. Еще находясь в погребе, он сразу понял, что происходит наверху, и сразу вспомнил…

Вспомнил он доброго батюшку Аркадия Дорошина, которому исповедовался во всех грехах. Выходило, что никто кроме него не мог их выдать. И виноват во всем был он сам — Иван Палецкий.

Князь вспомнил, как он расхваливал своего домашнего священника друзьям, и смешанные чувства гнева, ярости, отчаяния и вины охватили его. Он не сомневался в том, что будет пойман и казнен вместе с друзьями, но надеялся хотя бы в самой малой степени искупить вину.

Подъехав к воротам своего большого московского дома, князь оставил ненужного теперь коня и бросился к маленькой домашней церкви, стоящей на заднем дворе.

Рядом с церковью стоял домик, где жил отец Аркадий. Князь Палецкий с обнаженной саблей ворвался в дом, однако там никого не было. Легкий запах дыма и гари стал расплываться в воздухе, князь выбежал во двор и увидел, что из–под купола маленькой церквушки выбивается наружу густой белый дым, какой бывает, когда жгут солому.

Князь Иван, крепко сжимая в руке саблю, осторожно подкрался к приоткрытой двери церквушки. Тяжелый засов был открыт, а большой навесной замок[14]с торчащим в нем ключом висел на дужке. Заглянув внутрь, князь увидел необыкновенное зрелище: иконостас горел, и на глазах пламя усиливалось. Еще минута и загорятся стены. В центре храма на полу лежали несколько связок соломы. Отец Аркадий Дорошин деловито хватал эти связки и швырял их в огонь. Бросив последнюю, он отряхнул руки и направился к выходу. Там стоял князь Иван Палецкий и улыбался.

— Ах ты, подлый продажный пес, — сказал князь, — всех продал как Иуда, а теперь хочешь сделать вид, будто сгорел в этом храме…. Сам же пойдешь творить дальше свои черные дела? Но на этот раз не выйдет. Твой замысел исполнится, только все будет на самом деле так, как ты хотел представить.

Аркадий Дорошин, брат восьмой заповеди, закричал и яростно бросился на князя, но ему предстояло пробежать десять шагов, а князю Ивану Палецкому хватило одного — он отступил на паперть, захлопнул дверь, задвинул тяжелый засов и для верности навесил и закрыл ключом замок.

Затем с чувством выполненного долга сел на скамью между папертью и воротами. Еще несколько минут из церкви доносились ужасные крики горящего живьем человека, потом крики стихли, пламя вдруг вырвалось наружу высоким столбом, охватило купол, и церквушка превратилась в один огромный пылающий факел.

Когда вооруженные до зубов стражники ворвались во двор князя Палецкого, он сидел на скамье и, глядя на свою горящую церковь, хохотал как безумец.

Даже когда его схватили и повели к карете, он продолжал хохотать так, будто более веселого зрелища никогда в жизни не видел…

… Тайнопись Z

От Симона Черного

Москва

25 августа 1497

Елизару Быку

в Вильно

Дорогой друг!

Спешу сообщить тебе две важные новости. Одна — печальная, другая — весьма радостная.

Начну с печальной.

Мы потеряли одного из наших лучших братьев — Аркадий Дорошин погиб в пламени, которое сам и разжег, а ведь я предупреждал его после Новгорода и корил: не повторяй дважды одни и те же трюки, чтобы имитировать свою смерть. То, что удалось один раз вовсе не обязательно удастся в следующий.

Но он меня не послушал и хотел сделать вид, будто сгорел в домашней церквушке князя Палецкого. А тут, откуда ни возьмись, появился и сам князь. Он чудом выскользнул из дома Гусева, когда люди Патрикеева пришли туда схватить заговорщиков и, будучи человеком сообразительным, сразу догадался, кто их предал. Не затей Аркадий этой мнимой гибели в церкви, он, я уверен, в поединке на саблях убил бы этого мальчишку. А вышло так, что церковь он поджег, но выйти не успел — князь Палецкий просто–напросто закрыл тяжелую дверь на засов и, прежде чем его догнала и схватила стража, наш Аркадий уже сгорел живьем на самом деле.

Говорят, что князь Палецкий рехнулся после того, как наслушался предсмертных воплей сгорающего в церквушке Аркадия.

Ту горстку пепла, которая от нашего брата осталась, я собственноручно развеял по ветру за столичными стенами на высоком берегу Москвы–реки.

Теперь о хорошем.

Нам удалось на ближайшее время полностью обезвредить Софью и ее сыночка, которого она хотела посадить на московский престол вместо нашего Дмитрия.