– Серьезный мужчина был. – Макс стряхнул пепел в мусороприемник. – И вот, представь, Федя. Он уже немолод был и болел, но все равно, центральная фигура в ешуве[62]. Влияние имел огромное. Уважение тоже. Но узнав, что я долго жил в России, стал расспрашивать, что да как. Как будто других забот у человека не было. Кого видел, с кем встречался, как оцениваю… И знаешь, мне показалось, он тосковал по тому времени, когда бегал с Гапоном и за Гапоном и когда был помощником Савинкова. Это была его молодость. Большой кусок жизни. Мечта, полет… революция. Понимаешь?

– Понимаю, – серьезно кивнул Федор. – Ох, как я тебя, Макс, понимаю, гори они все синим пламенем!

– Кто? – опешил Макс, не понявший логического перехода, совершенного Федором.

– Вожди! – зло ответил Федор. – Вожди! Чтоб ни дна им, ни покрышки. Какое дело загубили! Эх, да что тут говорить.

Он залпом выпил свой коньяк, и Лика видела, что расстроился он вполне по-настоящему. Серьезно расстроился.

Седьмой день пути. Все то же, все так же. «Медленно и печально», верхами, двигались они от Холодного Берега через равнинный Вайяр к Железной Стене, и день был похож на день, а ночь на другую ночь, ту, что была раньше, или на ту, что случится затем. Менялись только пейзажи: лесостепь преображалась в густо поросшую лесом холмистую равнину, чтобы смениться уже сегодня – по-видимому, ближе к вечеру – предгорьями Железной Стены. В таком темпе до цитадели Сиршей было еще не меньше трех дневных переходов, даже если не заворачивать в столицу княжества, лежащую в дне пути от крепости. «И черт с ней, со столицей! – лениво думал Виктор, качаясь в седле. – Дыра дырой, да еще и вонючая, как и все эти местные Парижи».

Когда они высаживались на Той’йт, казалось, что долго они на планете не пробудут. Удостоверятся, что все кончено, и «поедут дальше», но человек предполагает… «А кто, собственно, располагает в границах империи? Который из аханских богов? А на Той’йт? Распространяется ли юрисдикция имперских богов на территорию той’йтши?» Мысли Виктора были сейчас так же неторопливы, как неспешный «бег» их с Викторией скакунов, о которых и думать-то как о лошадях было трудно. Язык не поворачивался назвать лошадьми этих огромных, едва ли не со слона ростом, битюгов с крученым рогом в основании низкого лба. «Тоже мне, елки, единороги!» Конечно, и эти «лошадки» умели бегать быстро, только не далеко и не долго. Но зато медленной неторопливой рысцой могли бежать несчетные километры. Вот они и двигались к цитадели Сиршей «ни шатко ни валко» уже седьмой день. Ну что тут поделаешь?

…то, что орбитальная станция Легиона уничтожена, стало понятно, как только «Шаис» вышел из прыжка в пространстве Тай’йяры. Ну хорошо, пусть не сразу, но уже через полчаса полета сквозь систему в направлении Той’йт выяснилось, что станции нет там, где она должна была быть. Еще через два часа они убедились, что ее нет нигде. А что с ней случилось, рассказали им кое-какие мелкие обломки, продолжавшие вращаться вокруг планеты с тех пор, как станцию разнесли в клочья тяжелые лазеры атакующих кораблей империи. В принципе ничего нового для них в этом открытии не было. Они ведь заранее предполагали, что Легион разгромлен, и вот теперь убедились. Но «надежда умирает последней», ведь так? И они решили посмотреть на то, что произошло на самой планете, своими глазами, тем более что и Вика неожиданно, а может быть, напротив, вполне ожидаемо, захотела подышать «дымом отечества». «Вот и дышим, – думал Виктор, с тоской провожая взглядом встреченную на дороге толпу оборванцев – то ли беженцев, то ли погорельцев, то ли вообще прокаженных каких-нибудь местных. – Не надышались еще».

…база в излучине Великой была стерта с лица земли. Там не осталось ничего. Только огромные воронки, и воронки поменьше, и каменистый грунт, перемешанный с перетертой в пыль керамикой и «слезками» расплавленного пластика и металла. Сюда всадили не меньше полусотни ракет, и теперь, спустя несколько месяцев после трагедии, уже трудно было сказать, успели ли легионеры отреагировать, был здесь бой или было избиение, и что – черт их всех подери! – здесь произошло? Мог ли кто-нибудь уцелеть, и если да, то где искать уцелевших? И почему все-таки их буквально вымарывали из списков живых? Почему тотальное уничтожение? Ответов не было. Мертвая земля, мертвый недвижный воздух, выцветшее пустое небо…

…лагерь в Дымном ущелье и оперативный пункт на Медвежьем плато были уничтожены тоже. Погуляв по пепелищам, где не осталось даже руин, они уже ночью того, первого их дня на Той’йте добрались до Вшойюнга – большого приморского города на западном побережье Грозного моря. В Вшойюнге издавна располагалась резидентура Легиона в Суйре, на которой традиционно базировались все вербовщики западного края, но и здесь их ожидала та же картина тотального истребления, которую они уже видели в других местах. Городской замок, в котором жил резидент и где располагались технические службы пункта, был разрушен. Обгорелые руины – все, что осталось от окружавших его еще недавно домов, указывали на то, что хотя бы здесь без боя не обошлось. Судя по всему, нападавшие должны были понести немалые потери. Опытному человеку – не только Виктору, но и Виктории – это было ясно с первого взгляда. Легионеры бешено оборонялись, и их, по-видимому, пришлось буквально выцарапывать из их каменной крепости, а позже и выжигать из оставшихся от нее после продолжительного боя камней. Расспросы в городе мало что добавили для понимания случившегося здесь и в других местах. По мнению горожан, произошла война между Небесными Героями и их слугами на Той’йте. Бой в городе произошел семьдесят два земных дня тому назад и длился три часа. В живых из восставших слуг Небесных Героев (читай, легионеров) – не остался ни один. Теперь можно было лишь гадать, почему имперские каратели – «А кстати, кто это был? Гвардия или флот?» – не пустили в ход тяжелое оружие, как они это делали в других местах. Горожан пожалели? С чего бы?

После увиденного надеяться еще на что-то было уже форменным легкомыслием, но они решили все же посетить резиденцию князей Сирш, где, по воспоминаниям Виктора, свил гнездо Карл.

Карл был странным человеком. Он пришел в Легион позже Виктора и одно время был его связным, живя под прикрытием содержателя публичного дома. В ту пору они и подружились. Не то чтобы их связывала настоящая дружба, но они симпатизировали друг другу и к взаимному удовольствию вели долгие беседы на самые разные темы. Вот тогда, когда они сошлись поближе, Виктор, к своему удивлению, и узнал, что Карл перед вербовкой был студентом Сорбонны. Он так и не узнал ни того, что привело Карла в Легион, ни подробностей его жизни до Легиона, – в Легионе было не принято «входить в подробности» прошлой жизни – но и то, что он узнал, а главное, понял о Карле, заставило его удивиться. Человек, бесконечно увлеченный земной историей – и даже более того, специально историей Европы, – не должен был поддаться на сладкий мякиш вербовщиков. Что ему звездные империи, если он живет европейским Средневековьем?

А вот решение Карла не возвращаться на Землю, а остаться на Той’йте было как раз Виктору понятно. С одной стороны, Карлу очень не понравилась Земля образца 1958 года. Он ее не понял и не принял. Сказал, «чужая земля». А с другой стороны, на Той’йте имелось в целости и сохранности то самое Средневековье, которое Карл так любил. Он был готов пойти даже на пластическую операцию, чтобы поселиться на планете не как чужак, а как один из той’йтши. Если Виктор понял его правильно при их последней встрече, Карл не собирался работать в местной резидентуре. Он уходил в отставку, сохраняя активную связь с Легионом. Такая позиция Карла могла вывести его из-под удара, и вероятность его выживания не казалась Виктору совсем уж мизерной. Впрочем, это следовало проверить.