Сами свеи предлагали то, что нравилось Ингорю больше всего, – оружие. Мечами он готов был любоваться весь день. Олег отводил княжича и к русским кузнецам-мечникам, показывал их работу. Но Ингорь презрительно морщился, хотя и по их клинкам точно змеи ползли при каждом движении, а сам булатный клинок гнулся пополам, точно прутик, и выпрямлялся со звоном. Все равно княжичу казалось, что славянам не достичь того, что умеют за морем. Этим он очень сердил Олега. Однажды князь показал ему клинок не на торжище, а в княжьем тереме. Булат был хорош, узорчатая ковка буквально играла, клинок звенел, когда к нему прикасались.

– Смотри, какой мне клинок привезли. Хорош?

Ингорю, который видел выходившего из терема свейского купца, и в голову не пришло, что такое чудо могли сделать на Руси, он стал хвалить булат. Когда Олег услышал все хвалебные слова, какие ждал, он назидательно произнес:

– Его выковали русские мастера близ Плескова. Такие клинки берут не хуже фризских. Так что не ругай огульно своего и не хвали без разбора заморского!

Посрамленный княжич обиженно поджал губы, но все равно мыслей не изменил.

Также Ингорю нравились арабские купцы, их еще называли персидами. Персиды носили на головах странные шапки – вокруг остроконечного колпачка или просто вокруг головы был намотан большой кусок блестящей ткани. В такой шапке зимой зябко, а в дождь мокро, может, потому персиды появлялись только в теплое время. Ингорь спрашивал Карла, как же они дома-то? Тот отвечал, что в их землях зимы не бывает, всегда тепло, а дождь льет редко. Княжич не верил, как это может не быть зимы? А как же снег? И его не бывает, отвечал наставник и рассказывал о землях, где у людей черная, как сажа, кожа и не отмывается. А еще есть, где глаза у людей узкие, как щели. Чуден мир, разные люди живут на свете.

Персиды привозили всякие диковины, у них были еще более тонкие, чем у греков, паволоки, пахучие порошки, иногда очень горькие или жгучие, но если добавить немного в еду, то она становилась вкуснее. Ингорю не давали даже притронуться к таким порошкам, пока не попробует сам купец. Однажды персид взял в рот щепотку и рухнул замертво. Карл объяснил Ингорю, что это был яд, таким человека извести можно, если захочешь. Со всеми купцами, что были вместе с умершим, разделались дружинники Олега тут же, а Ингорь на всю жизнь запомнил, что у купцов есть такое средство.

Самому Олегу больше нравились ряды, где торговали русичи. Ингорь не мог понять почему. Там продавали обычные вещи, кроме скоры еще воск, мед, рыбу, зерно, льны, железные изделия… Старший князь с удовольствие наблюдал, как это охотно раскупают греки да свеи, да другие. Потом вдруг хмурился, точно что вспомнив, что-то тихо говорил Карлу, тот согласно кивал.

Но Ингорь недолго приглядывался к лицу наставника, его привлекали клетки с птицами. Княжичу очень нравилось выпускать птах на волю. Когда открывалась дверца клетки, птица еще немного сидела, словно не веря в свое счастье, потом какая тихо, бочком подбиралась к окну на свободу, какая бросалась сразу. Оказавшись снаружи, любая птица немедленно взмывала вверх, чтоб не посадили обратно. Ради этого мига стоило птаху сначала поймать и посадить в клетку, чем Ингорь иногда и занимался с приставленными к нему боярскими отроками.

Выпускать птиц любил и сам Олег, поэтому каждый их поход на торжище заканчивался свободой для нескольких птах. Хитрые мальчишки быстро прознали про это и стали приносить клетки с птицами прямо на княжий двор, зарабатывая таким образом. Особенно старался косоглазый рыжий Перх, пока Олег не понял, что он приносит уж в который раз одного и того же скворца. Оказалось, и впрямь мальчишка подобрал его еще птенцом, выходил и приручил, отпущенный скворец тут же возвращался домой, а Перх чуть погодя снова нес его княжичу. Олег посмеялся, щедро заплатил хитрецу, но велел на двор больше не пускать, хотя тот принес другую птицу.

Еще одной заботы Олега никак не понимал Ингорь. У князя бывали странные люди, а однажды он показал княжичу кусок тонко выделанной телячьей кожи с нанесенными на него краской знаками. Такие знаки Ингорь видел и на деревянных дощечках. И на браслетах, и на рукоятях мечей, и на бересте… На браслете они означали чей, как и на кадушках и другой утвари, на дощечках и кусках бересты чаще всего записывали долги ради памяти. Эка невидаль… Ингорь знал, что греки использовали ради того тонкую телячью кожу. Зачем? Долги не вечны, для них сойдет и береста, а виру лучше на дощечке.

Но Олег сказал, что это пергаменты, которые рассказывают, что было раньше. Снова пожал плечами Ингорь – у него есть Карл, который знает все, не Карл, так другой сыщется, те же любимые Олегом волхвы. Князь нахмурился:

– У тебя есть Карл, а у других нет. Да и все ли он знает, все ли ты упомнишь? Волхвы про свои земли да народ запоминают, им чужие ни к чему. А в Царьграде давно события записывают. Великое дело – пергаменты, они могут правнукам рассказать про нас и нашу мудрость передать.

Сам Олег внимательно разглядывал значки на телячьей коже, словно те могли поведать о чем-то. Княжич сколько ни всматривался, ничего, кроме нескольких знакомых буквиц, не увидел. Ингорь решил для себя, что просто князь волхв, и ему открыто, что от других скрыто. Зато Карлу пергаменты тоже понравились, наставник увлеченно сравнивал два из них. Олег пояснял что-то про ромеев. Ингорю было неинтересно, но он не рискнул уйти без княжьего позволения и поневоле прислушался.

Олег спорил с Карлом о каких-то солуньских братьях, горячился, доказывая, что их письмена видел еще у Ильменя, когда только пришел с Рюриком. Карл не верил, что такое может быть, говорил, что солуньские братья-монахи придумали и начертали эти буквицы.

– Врут твои монахи! Все врут! Потому и не люблю их. Давно русичи такими буквицами пользовались. Что не на пергаменте писали, так незачем, а писаное сам видел. Просидел твой Константин в Корсуни сиднем, научился у тамошних славян их письму, да потом за свое и выдал! Не люблю! Чтоб не показывались более твои монахи на моей земле, не то велю меж двух берез рвать!

Карл возражал, что монахи не его, что они ничего плохого не делают, а что свою веру хвалят, так каждый своему богу молится и дары приносит. У славян тоже много богов.

Ингорь не раз слышал спор князя с Карлом об этой вере, Олег не желал допускать на свою землю любых проповедников, грозил расправой. На вопросы Карла, почему, ответил, что не в вере дело, племена, с таким трудом собранные, развалятся снова, если их заставлять новым богам молиться.

– Не время расшатывать то, что едва установилось! Славян сейчас скрепляет вера в одних богов, и то разных. А коли другую веру утверждать мечом стану, так совсем против меня пойдут. Ни к чему это!

Ингорь видел, как замер после таких слов Карл, точно услышал какую-то очень мудрую мысль. Сам княжич удивился, в Киев приходили разные люди, разным богам поклонявшиеся, почему нужно запрещать кому-то учить своей вере славян?

По тому, как горячился Олег, Ингорь понимал, что князя очень задевает разговор, и решил потом расспросить Карла и про солуньских братьев, и про их веру.