Как проконтролировать?! Ольшевский уже серьезно рассматривал вариант, чтобы Катю тупо с собой везде таскать, как на работу. Так не везде ж можно… для безопасности самой котены в первую очередь. Но, где мог, вытаскивал. В галерею возил, просто по городу, когда мотался по партнерам, оставляя ее в ресторане «под присмотром» или в магазинах, в слабой надежде, что развеется, как-то встряхнется.

Пока эта тактика работала паршиво. И еще ее вечные извинения сквозь слезы, тихо, словно придушенно «прости», которое постоянно шептала невпопад, а ему душу в ошметки разрывало постоянно этим простым словом. Ну она-то в чем виновата?! Но не получалось успокоить и донести, что не имеет никаких обид и претензий. Носился с ней, как с хрустальной, если честно, иногда опасаясь и обнять покрепче, сказать что-то, лишь бы не напомнить, не зацепить за больное. Но Катю все равно не отпускало как будто бы.

Нет, он и понимал, что три недели — не так и много времени после такого потрясения, чтобы в себя прийти. Но какие-то подвижки, казалось, уже должны происходить, нет? А Саньку все чудилось, что они до сих пор в той палате, где Катя под капельницей лежит, то и дело отключаясь, почти не слыша, как он с ней пытается разговаривать про всякую чепуху, лишь бы не дать в горе уйти. И не сдвинулись никуда морально с той проклятой точки.

И что делать? Как встряхнуть? Никаких идей.

Ксения, пару раз встретив Катю в галерее, тоже поняла, что дело нечисто… А как тут не понять, когда Катя с такой болью на беременную Ксюшу смотрела, случайно столкнувшись на этаже? Едва не разрыдалась, блин, резанув ему по душе.

Ольшевский тогда так разозлился на себя! Не додумался, идиот, обострил сам, причинил любимой лишнюю боль, блин!

Ксюша же, когда Санек потом объяснил, решив, что пока галерея не лучшее для Кати место, без всяких обид посоветовала отвезти ее к психотерапевту.

Ольшевский не был уверен. Он в этом вопросе как-то не ориентировался совсем, но уже всерьез задумался. Потому как сам не вытягивал, похоже, как ни пытался растормошить. Вроде и не давил, не лез особо, стараясь не парить ни мозг, не чувства. Блин, ему самому об этом вспоминать и думать тяжело, так что представлял, насколько малышке его нелегко. Но что-то же нужно делать! Тормозить было точно не в его правилах, как и плыть по течению. Хорошо еще, что в делах как-то ушел напряг: юристы занимались документами, все уже запустив и начав переоформлять, Кошевой сидел тише воды, ниже травы, больше не рыпаясь, даже Лысенко, и тот куда-то с радаров пропал, чему они с Олегом были весьма рады.

— Может, снова к кому-то нанялся, — предположил Горбатенко. — Виталий не привык на одном месте сидеть подолгу.

— Может, — согласился Санек, который был рад уже тому, что Лысенко перестал доставать его да вертеться рядом, когда Кате и так плохо.

Так что оставалась только обычная текучка рабочих вопросов в галерее и магазинах, поставки и отчеты. Хотя и это нелегко, понятное дело, отнимает время, которое Саша сейчас с большей охотой на малышку свою потратил бы… Увезти бы ее на пару недель куда-то, чтоб вообще по-другому выдернуть из ситуации… Но и переложить не на кого, разве что через дней десять. Вот и мотался, разрываясь. И уже почти созрел везти Катю к психотерапевту, только бы спеца найти, когда котене удалось его так удивить, что сам бы от консультации не отказался…

Пришел как-то домой, а в гостиной ужин накрыт на небольшом столике. Красиво так, со свечами и бокалами, с вином и точно какими-то деликатесами — с порога ощутил одурительно-вкусный запах.

Да и сама Катя… вышибла дух у него из груди и сбила с ног своим потрясающим видом… Господи! Он ее такой уже пару месяцев, кажется, не видел: роскошно соблазнительной, с вьющимися по плечам, блестящими локонами, бесстыже-красной помадой на губах; в тонком шелковом черном платье с кружевом… Или это комбинация? Хр*н разберешь с современной модой, но как-то всю усталость из тела мигом выдуло… И было видно, что ждала его, готовилась.

— Привет…

— Привет, котена.

Замерли, глядя глаза в глаза. Он так и стоит на пороге гостиной. Жарко моментом, воздух легкие обжигает. Вот только что-то такое в самой атмосфере комнаты ощущается… Непонятно. Александр чувствует подкоркой, а понять, распознать — не выходит. Не тогда, когда эта офиг**ная помада ему глаза мозолит, разрывает мозг и сдержанность на части!

Дико захотелось ей тут же ту размазать, сцеловать, самому, по ходу, всему в эту помаду испачкавшись…

Бросил ключи на комод, скинул пальто и туфли, где зашел, вообще не парясь, и прямиком к Кате направился.

— Голодный? — улыбнулась малышка, когда он ее стиснул в таких жарких объятиях, что сам испугался немного, не больно ли?

Прижалась лицом к его щеке, так жадно втянув в себя воздух, что вышло шумно, заставив у Ольшевского волосы на затылке вздыбиться, мышцы свело жаждой.

Блин! Так нужна ему! До дрожи в животе просто. Да и Катерина прильнула к Александру настолько тесно, посмотрела так пронзительно, что сомнений в ее тяге и любви к нему даже возникнуть не могло. Как и в том, что сейчас одного и того же хотят и нуждаются.

— НЕ по еде, так точно, — ухмыльнулся Ольшевский, кажется, впервые за эти недели как-то мозгами расслабившись, отключив вечный анализатор в голове.

Просто они рядом, просто хорошо.

Просто до чертиков вдруг захотел ее! Всего, что знал, как взять, и что котене дать настолько, чтоб в голос, хрипло и громко стонала, забыв об окружающем, прошлом и боли; чтоб только улыбалась, удовлетворенно и разморено, когда уже голову с подушки поднять не может. На секунду завис, все-таки всматриваясь в глаза, что-то там цепляло, какие-то тени, словно затаившиеся за внешне понятным и явно ощутимым желанием. Прям царапало нечто изнутри.

Но потому решил — на фиг! Он точно знает, как котену отвлечь от чего бы то ни было. И все эти тени и горести из ее головы лесом послать!

— Как день прошел? Как дела?

Катя, тем временем, обхватив его шею руками, начала дразнить, ноготками легко царапая Саше затылок, ероша короткие волосы. Едва-едва укусила за подбородок, и поцеловала… Он просто физически ощутил, как эта помада на его коже отпечатывается! Другой рукой котена уже забралась под его пиджак. Прошлась пальцами по спине, и тут царапаясь.

Жар, до этого вспыхнувший в груди, расползался, растекался по членам следом за ее пальцами. В животе мигом тяжелый огненный шар, и пах ломит от свинцового давления, мошонка аж болит уже.

Блин! Хитрюга! По щелчку же пальцев его заводит. Тоже ведь уже знала и использовала все фишки и триггеры на теле Ольшевского!

— Теперь — зашибись просто! — ухмыльнулся.

Голос сел, но ему по фиг!

Сжал жадными руками ее бедра, чуть приподняв Катю, впился в ее усмехнувшийся рот так, как с порога и хотел. Чтоб сразу языком, перемешивая ее смех, вкус этой помады, собственную алчность. И стон, который в тот же миг из ее горла вырвался, такой же алчный, такой же полный нужды, которую он в себе чувствовал. Дикого и во многом примитивного желания подмять, покорить, спаять с собой, да! Но уже давно не чисто физического. А такого глубокого и невыносимого, когда один конкретный человек из целого мира нужен…