Третье письмо адресовалось добрейшей госпоже Моризе. Гортензия поручала Этьена ее заботам, пока не приедет за ним отец, и горячо благодарила за теплоту и любовь к малышу. Покончив с письмами, она запечатала их и положила на видное место на секретер.

Потом Гортензия достала выбранное ею мужское платье. В нем будет удобнее осуществить ее план. Она не хотела компрометировать Може, заставлять его открывать ей дверь. Ограда у них в саду была, правда, достаточно высока, но ей уже случалось туда взбираться, и в брюках это сделать будет куда легче, чем в длинной юбке.

Разложив одежду на кровати, она занялась пистолетами. Их ей подарила Фелисия после знаменитой экспедиции в Бретань. Пистолеты были красивые, легкие, их просто было заряжать, и она уже научилась ими пользоваться. С небольшого расстояния нетрудно будет попасть в цель. Что же последует за этим – решит само Провидение. Может быть, если не удастся вовремя скрыться, ее возьмут под стражу, осудят…

Гортензия невольно содрогнулась, представив себе такой исход, но тут перед глазами у нее возникла фигура Сан-Северо, направляющего пистолет на отца после того, как он убил мать, и мужество вернулось к ней. Уже твердой рукой она проверила пистолеты, почистила их, стала заряжать…

Она как раз занималась пулями, когда вошла Фелисия. Быстро окинув комнату взглядом, римлянка заметила и оружие в руках у подруги, и приготовленную одежду, и письма на секретере…

Фелисия все поняла.

– Значит, дошло до этого! – воскликнула она. – Что же все-таки произошло?

– Случилась немыслимая вещь. Оказывается, позиции Сан-Северо при дворе укрепились как никогда. Он доводится родней королеве, он вдобавок помог королю надеть на себя еще не остывшую корону с головы Карла Десятого. Талейран ясно дал понять, что я только себя погублю, если стану требовать справедливости.

И она вкратце пересказала беседу в гостиной госпожи де Дино.

– И вы решили самостоятельно восстановить справедливость, – заключила Фелисия. – Так еще легче себя сгубить. Как же вы собираетесь добраться до своего врага, ведь он все время окружен людьми у себя…

– У себя дома, вы хотите сказать? В этом-то и заключается единственная моя надежда. Я знаю этот дом лучше, чем он. Знаю там каждый угол, каждый закуток. За то короткое время, что я там провела, мне стало ясно, что со смерти родителей ничего не изменилось, даже мебель стоит на своих местах. Этот мерзавец пытается замести следы, изображая из себя жреца в храме. Он всем твердит, что любил мою мать…

– Может быть, это и правда, просто деньги он любил гораздо больше. И потом, она ведь оттолкнула его… Значит, решено? Идете в атаку?

– Сегодня же вечером. К полуночи поеду на шоссе д'Антен. Ведь именно в этот час свершилось то преступление, не правда ли? – добавила она, горько усмехнувшись.

– Прекрасно! Я тоже буду готова.

– Вам нельзя со мной, – запротестовала Гортензия. – К чему такая жертва? И потом, у вас еще не зажило плечо. Вы не сможете забраться со мной на стену.

– А вы собираетесь взбираться туда одна?

– Да, я уже не раз проделывала это. В конце концов, стены-то ведь мои!

– Бесспорно, но все равно помощь Тимура не помешает. А я тогда посижу в экипаже, который мы оставим поблизости, и посторожу. Не воображаете же вы, что я дам вам одной пуститься в это безрассудное предприятие после того, как вы так рисковали ради меня в Бретани? И вообще, я просто обижена, что вам сразу не пришло в голову обратиться ко мне за поддержкой.

– Не обижайтесь, Фелисия. Это потому, что я вас очень люблю.

Они расцеловались, хотя делали это нечасто. Их дружба не нуждалась в постоянных внешних проявлениях. С тех самых пор, как Гортензия приехала в Париж, они дружили, как два боевых товарища. Однако и теперь нежности на том закончились. Фелисия ушла к себе, объявив, что ей надо отдать кое-какие распоряжения.

На часах было чуть больше одиннадцати, когда подруги выехали с улицы Бабилон. Тимура послали вперед на разведку, и Фелисия сама правила легким экипажем. Сноровка у нее имелась, ведь графине частенько приходила охота, как она выражалась, «помериться силами с ветром». Ночь выдалась такая же чудная и звездная, как и в дни восстания, но сейчас, по крайней мере, было не так жарко. Недавно прошли дожди, они-то и положили конец знойной духоте.

Они договорились, что оставят экипаж по другую сторону бульвара, на улице Людовика Великого, перед хранилищем карт и флотских планов. Фелисия в одежде грума и в цилиндре с кокардой делала вид, что ожидает в темноте какого-то удачливого ловеласа. Тимур, точно явившись к назначенному часу, доложил, что прием у Сан-Северо уже закончился, но в последнюю минуту к нему кто-то зашел.

– Прекрасно! – сказала Гортензия. – Войдем через кухню. Фелисия, молитесь за нас!

– А я-то все ждала вашего разрешения.

В сопровождении своего верного телохранителя Гортензия углубилась в узкий проход между оградами частных особняков. Сюда садовники выносили мусор, и сюда же подъезжали с фургонами поставщики. Там была маленькая дверца в стене, однако, хорошенько осмотрев ее, они убедились, что выломать эту укрепленную дверь не так-то просто. Оставался единственный способ пробраться в дом – тот, о котором Гортензия подумала с самого начала.

Взобравшись Тимуру на плечи, она с легкостью залезла на стену. Что же касается турка, то он, обладая в равной мере силой и ловкостью, ни в чьей помощи не нуждался. Теперь оба они сидели на стене, укрывшись в густой листве гигантской липы. До них доносился запах свежеподстриженной травы и роз, которые так любила когда-то Виктория де Берни.

Но Гортензия отогнала от себя дорогие воспоминания. Она была здесь не для того, чтобы наслаждаться ароматом цветов. Она позволила себе лишь улыбнуться, представив, какие глаза сделала бы благочестивая мать Мадлен-Софи Бара, если бы ей довелось увидеть сейчас свою бывшую воспитанницу верхом на стене и с пистолетами за поясом.

Сверху Гортензии и Тимуру хорошо была видна дверь кухни. Оттуда как раз выходила челядь, отправляясь на ночлег в комнатки над конюшней. Как только последний слуга скрылся из виду, оба соскочили вниз, присели, прячась в кустах дельфиниума, и осторожно побежали вперед.

Как и рассчитывала Гортензия, дверь в кухню осталась незапертой. Обычно ее вместе с другими дверями закрывал камердинер хозяина, единственный из слуг, кто ночевал в доме. Он запрет эту дверь после ухода последнего гостя.

В кухне не было ни души, в людской тоже. Гортензия заметила, что в библиотеке горит свет. Принц наверняка был там.

На лестнице их окутала темнота, но Гортензия достаточно хорошо знала все ходы и выходы, чтобы ошибиться. Да и присутствие Тимура прибавляло ей уверенности.

В кабинете было посветлее, чем в остальной части дома, через полуоткрытую дверь сюда падал свет из библиотеки. Гортензия подошла как можно ближе и замерла. Из соседней комнаты слышался голос Сан-Северо. Он явно злился, и от этого заметнее становился неаполитанский акцент.