— Изучите хорошенько маршрут. Возьмите на пограничной заставе надежного проводника и охрану. На месте надо быть к утру.

Выехал я на фордике и вскоре прибыл в Славуту, в погранотряд. Оттуда меня сопроводили до заставы, а там в мое распоряжение был выделен в качестве проводника старшина с пулеметом. Второй ручной пулемет дали мне самому и вдобавок еще наделили каждого тремя гранатами. Предосторожность не лишняя! По дорогам бродили разрозненные группы гусаров, а то и просто бандиты.

Старшина, не теряя времени, приладил впереди пулемет и уселся рядом с шофером. Я со своим пулеметом устроился сзади. Границу проехали уже в темноте, и тут выяснилось, что мой проводник знает дорогу только на 3—4 километра за рекой Горынь. Дальше ехали по карте и вскоре заблудились. Я помнил маршрут наизусть. Однако на местности дорог оказалось вдвое больше, чем на карте. К тому же — ночь. Выберешь, кажется, верный путь, едешь-едешь и вдруг упираешься в какой-нибудь темный и словно бы заброшенный хутор. Кругом ни души.

Времени у меня оставалось в обрез. Положение складывалось неприятное: можно было запоздать с доставкой пакета. Мы привыкли у себя в СССР к большим деревням, где всегда найдешь знающего дороги человека. А здесь — ни деревень, ни людей.

Решил все-таки отыскать кого-нибудь на хуторах и расспросить, как добраться до Ровно. Подъехали к одному хутору. На наши крики и стуки никто не ответил. Поехали к другому, заметив в окне тусклый огонек. Но едва мы приблизились, огонек погас. Перед нами — высокий забор, громадные ворота, рубленый дом, как крепость, с одним только окном на улицу.

Постучали. Молчок. Еще раз стукнули. Ответа нет.

— Лезем в окно, — приказал я старшине.

Окно открыли. Осветил комнату фонариком, в ней никого нет. Стали звать. Опять ни звука.

Но влезть в окно мы не успели: на пороге комнаты появился старый дед и молча поднял вверх трясущиеся руки.

Польский язык я знал плохо — только одну зиму посещал кружок при Доме Красной Армии 3-й кавалерийской дивизии имени Котовского. Да и было это давненько — в 1931 году. Попытался собрать в памяти полузабытые польские слова. Как нарочно, вспоминались не те, что требовались. С грехом пополам все же объяснил деду, что мы ищем шлях на Ровно.

Дед немного успокоился. Заговорил быстро-быстро, мешая украинскую речь с польской, размахивая руками. Он не понимал карты, я не понимал деда, а время шло.

Попросил деда поехать с нами. Тот полез почему-то в окно. Мы со старшиной подхватили его под руки, усадили в машину и минут через сорок, после замысловатых петель по лесу, выехали все-таки на Ровенское шоссе. Деда высадили. Он принялся кланяться и благодарить нас, а мы его».

Таким образом, на практике старый дед заменил собой и то немногое полезное, что давала Академия Генштаба. И, между прочим, до появления дешевых навигаторов мало что изменилось. Вот настоящий анекдот, рассказанный с десяток лет назад офицером уже Российской армии. «Народная примета: если в деревню заехала колонна военных автомобилей, из нее вышли офицеры и начали рассматривать карту, то, значит, сейчас они начнут у крестьян расспрашивать дорогу».

А вот на ту же тему случай, как говорится, со смехом сквозь слезы. Во время контрнаступления под Москвой 1941 года командиру 1-го кавалерийского корпуса генералу П. Белову была придана 415-я стрелковая дивизия («сибирских стрелков»), которая воевала под Москвой уже два месяца. Белов наступал практически без артиллерии, поэтому стремился это делать ночью. За 16 ноября 1941 года запись в дневнике Белова: «415-я сд наступает правее, но что делается в этой дивизии, никто не знает. Ни командир, ни штаб дивизии не могут организовать управление боем. Однако один заблудившийся полк 415-й cdtслучайно, ночью вошел в одну деревню (Тростье), в которой оказался штаб 55-го пехотного полка немцев, и разгромил этот штаб». Заблудившийся! Надо же, как кадровые офицеры РККА знали то, что без затрат материальных средств и сугубо в служебное время могли и обязаны были выучить до войны так, «чтобы от зубов отскакивало»!

Сам генерал Белов, надо сказать, своей инициативой и умением воевать доставил в Великую Отечественную войну столько обидных неприятностей немцам, что он остался в дневниках начальника немецкого Генштаба Ф. Гальдера самым упоминаемым советским генералом — до окончания дневника осенью 1942 года Гальдер о Жукове не упоминает ни разу, а о Белове и его 1 -м кавалерийском корпусе — 11 раз! Белов окончил все необходимые академии и, надо думать, реально представлял ценность полученных в этих академиях знаний. И вот такая его телеграмма: «Главкому Жукову — 8.5.42 г. Командир 2-й гкд генерал Осликовский не выполнил моего приказа о вылете ко мне. Затянув дело с отлетом, он, видимо, добился зачисления в Академию ГШ. Прошу нарушить мирную жизнь Осликовского и выслать его ко мне командовать дивизией».

Слов из песни не выбросишь — во время войны различного рода учебы в тылу давали на время уклониться от фронта, в этом плане академическое образование было ценностью, и Белов, как видите, именно так его и рассматривал — как уклонение от исполнения воинского долга.

Но вернемся к запискам Мартынова.

В дальнейшем рассказе Мартынов лишь вскользь задел очень важный аспект, который военной кастой во все времена практически единодушно замалчивается, — страх. Поскольку мы речь ведем о военном деле, то сразу представляется страх смерти. Нет, этот страх, скорее всего, тоже есть, но в данном случае речь идет о совершенно другом страхе.

Вот вы, возможно, сталкивались с бюрократами или видели их действия в кино. Обычно человек подчиненный или посетитель с проблемой и даже с вариантом ее решения приходит к бюрократу, обязанному эту проблему решить. Единственно, эта ваша проблема не описана в инструкциях. Причем этот бюрократ вне службы может быть абсолютно нормальным и приятным человеком, мало этого, лично храбрым. Бюрократ выслушивает, кивает головой, сочувствует, казалось бы, абсолютно согласен с тем, о чем вы говорите: понимает важность решения проблемы и пути решения, которые вы предлагаете. После чего отказывается решать эту проблему, ссылаясь на какие-то пункты инструкций или приказов своего начальства. Что происходит с этим хорошим человеком?

Бюрократ, зная инструкции, но не зная дела, на самом деле не понял, о чем вы ему рассказали или написали, и БОИТСЯ принимать собственное решение, поскольку не может оценить, чем оно закончится — благодарностью от начальства или нагоняем? Незнание дела вызывает страх перед ним — страх его решать. А поскольку решения это результат работы, то страх работать.

В армии положение еще хуже, поскольку там есть периоды мирного времени, когда настоящего дела у системы управления нет. Да, и в этой, абсолютно обюрокраченной армии мирного времени офицеру и генералу тоже надо многое знать — как ответить начальству (как говорится, кого лизнуть, а на кого гавкнуть), как провести учения, парады, как выслужить очередной чин, как изъять из государевой казны деньги в свою пользу и многое-многое другое, позволяющее успешно делать карьеру, чтобы, в конце концов, покинуть армию с богатой пенсией.