— Может, он и впрямь сумасшедший, — сказала Роуз.

— Конечно нет, — отверг ее предположение Дженкин, — если бы на нас подействовало его Schrecklichkeit[61]и мы просто сочли его чокнутым, нам было бы все равно, что он говорит…

— Он — сторонник мирового зла, — не успокаивалась Роуз. — Бандит, а я не люблю бандитов. Он опасен, он убьет кого-нибудь.

— Роуз, успокойся. Мы все когда-то были марксистами…

— Ну и что, Джерард… я вот не была! Он заговорщик. Не верю, что он одинокий мыслитель или член какой-то крохотной группки свихнувшихся маньяков, — я думаю, он убежденный нелегальный коммунист.

— Я не просто безоглядно защищаю его, — ответил Дженкин, — не знаю точно его убеждений, и если ты вдруг права, мне это тоже не нравится, однако мы должны это выяснить. Он продолжает думать в этом направлении, тогда как нас это больше не интересует, надо дать ему…

— Чертовски глупый довод!..

— Замолкни, Гулл, дай мне договорить. Краймонд работал, сопоставлял, обобщал. Он верит, или верил, что способен написать книгу, которая будет синтезом идей…

— Книгу, в которой нуждается наш век!

— И прежде мы над ним не смеялись.

— Такую книгу невозможно написать, — сказал Гулливер.

— Хорошо, если мы теперь так считаем, нам следует спросить себя: а почему? С тех пор мы во многом изверились. История предоставила нашим героям, диссидентам, которые сражались с тиранией и умирали в тюрьмах, шанс стать борцами за правду. Нам — я не имею в виду, что мы недостаточно мужественны, — нам в этой стране не грозит мученическая смерть за свои убеждения. Самое меньшее, что мы можем сделать, это размышлять о нашем обществе и о том, что его ждет.

— Да, но… — пробормотал Джерард.

— Краймонд говорит, что это конец нашего общества, — возразила Роуз. — Он признавался, что хочет разрушить «этот мир», имея в виду наш мир.

— Не вижу ничего, что мешает и нам стать героями, — сказал Гулливер, — кроме, конечно, отчаянной трусости.

— На мой взгляд, Краймонд — одинокий волк, — продолжал Дженкин, — настоящий романтик, идеалист.

— Утопический марксизм ведет прямиком к наиболее мерзким формам подавления! — возмутился Гулливер. — Самый яркий пример этого в нашем веке — злодеяния Гитлера и Сталина. Нельзя мириться ни с каким произведением, внушающим, что коммунизм на самом деле хорош, если только строить его нужным образом!

— Не злись, — остановил его Дженкин. — Я хотел сказать, что Краймонд, по крайней мере, исповедует прагматический марксизм, он вовсе не равнодушен к страданиям, нищете и несправедливости. Это как католическая церковь в Латинской Америке. Люди вдруг начинают осознавать, что все ничто перед человеческими страданиями.

— Он хочет разрушить нашу демократию и однопартийное правительство, — сказала Роуз, — не очень-то это похоже на борьбу с несправедливостью!

— Роуз права, — поддержал ее Гулливер. — Демократия означает приятие индивидуализма с его противоречивостью, несовершенством и независимостью. Краймонду ненавистна идея личности, ненавистна идея богочеловека, он пуританин, в нем нет ни капли романтизма, он что-то новое и жуткое. Превозносит фильмы ужасов, потому что они демонстрируют, что за внешним благополучием буржуазного общества скрывается его подлинная суть: жестокая, отвратительная и страшная!

— Думаю, пора заканчивать наше собрание, — подвел итог Джерард. — Мы достаточно поговорили, каждый высказал свое мнение, причем по нескольку раз…

Дженкин выглядел расстроенным, Роуз чуть не плакала.

— Придется нам встречаться с ним, чтобы объясниться. Чур это буду не я.

— И не я, — подхватил Дженкин.

— Нет, конечно же, Джерард должен пойти, — сказала Роуз.

— Хорошо, я с ним встречусь, — согласился Джерард, — по крайней мере, мы хоть что-то решили.

— Кто желает бокал шерри? — спросила Роуз.

Они встали. Дженкин объявил, что ему нужно немедленно уйти. Они с Джерардом переглянулись, как бы говоря, что не сердиты друг на друга. Гулливер, не настолько телепат, как они, чтобы уловить этот знак, возбужденный и довольный собой, крутился рядом с уже вторым бокалом шерри.

— Вот бы собрать достаточно денег, чтобы Краймонд уехал в Австралию и остался там жить!

— Бедная Австралия! — отозвалась Роуз.

— Хотел бы я, чтобы все было так просто, — вздохнул Джерард.

— Между прочим, — сказал Гулливер. — Лили Бойн выразила желание присоединиться к нашей «коза ностра». Она, знаете ли, не глупа и мыслит в правильном направлении. Я собирался сказать об этом раньше, да забыл.

— Жаль, что способность мыслить в правильном направлении не заставила ее держаться от нас подальше! — съязвила Роуз.

— Ну, ты знаешь, что я имею в виду. В любом случае, она сказала, я передал.

— Тьфу, черт! — встрепенулся Джерард. — Я тоже кое о чем забыл: Пат и Гидеон желают присоединиться к нам.

— Сейчас не время принимать новых членов, — сказала Роуз, — хотя бы пока мы не разберемся с главной проблемой. — Она посмотрела на свои часики, и Гулливер засобирался уходить. — Гулливер, говорят, что ты сможешь прийти на литературный вечер у меня, очень рада, я и Лили пригласила. Дай нам знать, каким поездом приедешь, и мы заберем тебя на станции. Да, и прихвати коньки.

— Коньки?

— Да, если повезет, заливной луг замерзнет.

Когда Гулливер ушел, они уселись возле электрического обогревателя, стоящего в камине.

— Как странно, что Лили хочет присоединиться, — сказал Джерард.

— Она хочет быть членом семьи, — объяснила Роуз.

— Разве мы семья? Ладно, мы должны позаботиться и о ней тоже.

— Гулливер очень горячился. Милый мальчик.

— Да, и симпатичный.

— Джерард. Когда встретишься с Краймондом. Будь осторожен.

— Непременно. Как бы хладнокровен я ни был, он будет еще хладнокровней! Что с тобой, Роуз, ты плачешь!

Джерард приподнялся, придвинул стул к ней и обнял за плечи. Ее лицо пылало, мокрая щека, когда он коснулся ее, была горячей. Он привлек ее голову к плечу и, почувствовав подбородком ее прохладные волосы, вспомнил серого попугая, наверно спавшего сейчас в своей клетке.

— Хорошо спалось?

— Да, а тебе?

— И мне, очень хорошо.

Дункан проворчал:

— И почему только люди вечно спрашивают друг друга, хорошо ли они спали, когда просто подразумевают, выспались ли они? Человек может спать, не просыпаясь, при этом ночь будет ужасной. Ты высыпаешься или нет.