Но и отказать тоже было нельзя… Боярина обидишь – ладно, но ведь где боярин – там и Столпосвят. А где Столпосвят – там Завид Хотеныч… Правду молвил Ухмыл: такой затянулся узелок, что и не распустишь… Малуша вон сотницей стала, а все равно аж осунулась от зависти, когда прослышала-то про Кудыку! Примета есть: кому какую махину изладить доверили – того и розмыслом при ней поставят… Не сейчас, так потом…

Цепким взглядом Чернава окинула высокое резное крыльцо. Ишь, роскошествуют бояре… Ну, боярыней ей самой, положим, не быть и в тереме златоверхом не властвовать. Да она, честно говоря, и не рвется в боярыни-то… А вот в Навьих Кущах поселиться – ох, славно… Лишь бы у Кудыки Чудиныча не вышло прорухи какой с этим… как его, бишь?.. с кидалом.

Размечталась, однако… Чернава нахмурилась и, порывшись в холстинной суме, достала заветный стручок о девяти зернах. Надо пойти отдать Столпосвяту. Вызвался сватом быть – вот пусть и носит теперь за пазухой. А то не ровен час лошади забьют в свадебном поезде или кушак на молодом развяжется… А то еще бывает: у невесты с венца золоченые рога возьмут сами да и спадут… Редко, но бывает…

* * *

Что-то с самого начала не заладилось с этой свадебкой. И боярышню не вовремя дернуло замуж выскочить, да и дел других – по горло, а тут еще братец Всеволок со своими кознями… Князюшка теплынский Столпосвят спешки не переносил с младых ногтей, любил все делать с чувством, неторопливо… В досаде покосился он на растворенное косящатое оконце, за которым пошевеливалось пухлое серое небо да шуршал, потрескивая, как огонь в костерке, все тот же мелкий дождик. Вешаться в такую погоду, а не свадьбы играть!..

Но – надо, надо… Чтобы накрепко всем втемяшилось: не войною началось правление Столпосвята – веселою свадебкой, ликованием народным!.. А войну затеял Всеволок, глаза его завидущие! Так что давайте-ка, теплынцы, по последней чарке – да за сабельки!..

Князь крякнул и сокрушенно покачал головой. Ах, как изрядно все было задумано… Да только, вишь, ополчение-то пришлось угостить и отправить до срока – Завид Хотеныч настоял… А куда денешься? Всеволок-то и впрямь варягов нанял, дружину исполчил… Нагрянет всею силушкой – и пропали наши буйные головы!..

Дрогнул князь, зябко повел могучими плечами. Подобно сизому орлу мысленно воспарив над обширной страной берендеев, узрел он извилистый ручеек мутной порожистой Сволочи, слившуюся с окрестной зеленью Ярилину Дорогу, мелкие складочки развалин мертвого города, а рядом – малую ямку, на дне которой якобы мурашики копошились…

Роют, роют нанятые в развалинах погорельцы котлован под будущее кидало. Без махины этой греческой и думать нечего ни о престоле, ни о свободном княжестве теплынском… А по тому берегу мутного потока в сторону бродов движется под дождем сила Всеволока, хлюпает глина, тяжко ступают кони, качаются кованые рога варяжских шлемов, жутко сияют синевато-молочные бельма Гакона Слепого… Все это князь узрел как бы вблизи и воочию, словно низвергнувшись разом с орлиных подоблачных высот. Стужей потянуло по жилочкам, хребтом ощутил, сколь беззащитна эта малая ямка, этот людской муравейничек… Вот послал ополчение, а что толку? Ну, помаячат на переправе, изобразят из себя грозное воинство – да и расточатся после первого удара варягов… Может, бросить им на помощь еще и храбров?.. Нет! Нет-нет… Дружину надобно сберечь, дружина – на крайний случай… Неужто все зря, а?.. Неужто к грекам бежать со княгинею?..

Кабы увидел кто сейчас ласкового князюшку теплынского, право слово, приужаснулся бы. Страшен был лик Столпосвятов: брови дремучие вздыблены, очи – вытараской, смуглые щеки землицей отдают… Дрогнувшей рукой ослабил князь тесное расшитое золотом ожерелье. Ништо… Есть еще Завид Хотеныч – на него теперь вся надежда… Небось, окарачь не попятится, ему тоже назад дороги нет…

Спела дверь горницы, и на пороге с поклоном возникла ворожея Чернава.

– А?.. Что?.. – обернулся князь.

Решительно поджав губы, ворожея приблизилась и, поклонившись еще раз, подала князю веточку каких-то стручков.

– Что это?

– От свадебной порухи, княже. Назвался сватом – носи за пазушкой, чтобы какой беды с молодыми не приключилось…

Недоуменно сдвинув мохнатые брови, Столпосвят смотрел на волшебные стручки о девяти зернах… Наконец княжьих уст коснулась знакомая снисходительная улыбка.

– Верно, верно… – напевно рек он, принимая ветку. – Ну раз назвался – значит, так тому и быть…

* * *

Отступя на полпереклика от Ярилиной Дороги, в том месте, где оземленелые развалины мертвого города Сволочь-на-Сволочи подползают вплотную к мутной, своенравной реке, и впрямь вот уже который день подряд рыли котлован да били сваи…

Вожак погорельцев Пепелюга выбрался по тачечному изволоку наверх и, опершись на заступ греческой выковки, оглядел сгорбленные шевелящиеся спины.

– Ну вы там! – гаркнул. – Лень перекатная! Есть – так губа титькой, а работать – так нос окован?.. Или батожком кого подвеселить?..

Совсем озверел человек. Пополам разорвись – скажет: почему не начетверо? Погорельцы выбранились вполголоса и, стиснув зубы, вновь нажали на лопаты.

Верно говорят: счастье придет и с печи сгонит. Хотя какая уж там печь в землянке! Так, очажок… И все равно: жили себе спокойно, никого не трогали… Ну, приворовывали, понятно, приколдовывали по мелочи, летом прели, зимой вымерзали… И вот те на – является в развалины дюжина храбров из княжьей дружины, а с ними бирюч. Сморчок сморчком, весь вывихнутый, переплюснутый, а глотка, не иначе, луженая… Указ зачитал. Потребны, мол, землекопы князю теплынскому… Тоже – нашел землекопов! Прыснули, загоготали, а он себе знай дальше по грамоте шпарит: так, мол, и так, харч – казенный, денежка – греческая, а самых-де усердных обещает князь Столпосвят уравнять в правах с коренными теплынцами.

Вот тут-то все и примолкли… А пока молчали, вожак Пепелюга наперед вылез. Сусалы подобрать не успели, а он уж за всех согласие дал. В коренные теплынцы ему, вишь, захотелось!.. Мигом начал ватагу сколачивать, сам себя старшим назначил…

Ох, погорельцы, погорельцы… Чего ради, спрашивается, жилы рвем? Самого Пепелюгу в теплынцы, может, и запишут, но чтобы всех поголовно… Сомнительно…

Пепелюга злобно фыркнул и сбежал по изволоку вниз. Гультяи – они и есть гультяи! Ишь, притомились! Руки у них отвисли, плеча оттянули!.. Семеро одну соломину подымают…

В дальнем конце котлована вразнобой бухали молоты. Угрюмые дюжие мужики, расставив ноги поширше, гвоздили с оттяжкой тяжелыми кувалдами в торцы свай. По высоким козлам метался смуглый чернявый сотник и честил всех по-гречески охломонами да паразитами[101]…

Внезапно один из молотобойцев привлек внимание Пепелюги. У вожака погорельцев непонятно с чего екнуло сердце, стоило ему бросить взгляд на этого рябого долговязого детину. Как бы невзначай подобрался поближе, вгляделся искоса… Да быть того не может! Вгляделся еще раз…