Он появлялся на манеже искромётным, стройным, ослепительно молодым и, конечно же, самым красивым. В начале своего номера, под сопровождение оркестра, он отбивал степ-чечётку. Длинные ноги, обтянутые белой лёгкой тканью брюк, легко порхали по пластику небольшого пола-пьедестала и металлическими набойками туфель извлекали из оргстекла цокающие трели сильных и слабых долей. Ритмический рисунок степа соревновался с барабанщиком в оркестре. Эта дуэль заводила зрителей с первой минуты. Затем к виртуозным движениям ног подключалось волшебство жонглёрских рук. Кольца рисовали в воздухе причудливую геометрию. Всевозможные варианты их вращений, парабол, перекрестий, зависаний в кажущейся невесомости завораживали и заставляли зрителей замирать, видя, как нарушаются законы всемирного притяжения, порождая взамен законы вселенской гармонии и красоты. Светлана замирала вместе со всеми, влюбляясь в жонглёра вновь и вновь. А когда зал в конце обрушивал на него шквал аплодисментов, ей хотелось в порыве невольной ревности крикнуть всем зрителям: «Это мой Пашка-Пух! Мой!..».

Со Светой-Точкой его отношения с каждым днём становились всё глубже, тоньше и приятней. Он впервые себя чувствовал по-настоящему нужным и желанным. Впервые ощущал себя – Мужчиной… Главного слова он до времени старался избегать, храня его ценность глубоко в сердце. Иногда вспоминалась Валентина. Ожоги прошлых лет ещё саднили…

Время от времени на него нападала хандра. Тогда он исчезал из цирка, шёл бродить по полюбившейся набережной вдоль реки, разделяющей город на берег левый и правый. Неспешная вода успокаивала, навевала философские думы и мысли…

– Захарыч, дорогой мой! Ты мудр! Вот скажи – для чего человек живёт? – Пашка пришёл какой-то уставший и грустный.

Старик плёл свой очередной шедевр – арапник, спрос на которые среди цирковых был велик. Пахло кожей, дымом самосада и какой-то вековой тайной, которую всегда скрывает цирк, даже от своих. Тем приходится тут прожить жизнь, чтобы хоть что-то понять…

Стрельцов внимательно посмотрел глазами синими и глубокими, как бездонное небо, повременил с ответом, потом, не прекращая работы, медленно стал говорить.

– Ты обратил внимание, как рождаются люди и многие животные? Они появляются мокрые, некрасивые, беспомощные, причиняя боль тем, кто рождает новую жизнь. Лишь со временем обретают красоту, вид, смысл. Смерть тоже никогда и никого не красила – сплошное уродство! С души воротит! В самом начале жизни и в её конце нет красоты. Есть только таинственный смысл, неведомый человеку. Красота появляется потом, когда мать обнимает ребёнка, мужчина женщину, когда появляется великая сила – Любовь!

Захарыч сделал паузу. Он явно что-то обдумывал. Наконец продолжил.

– Вот мы тут все скопом живём. Собачимся, дружим-любим, расходимся-сходимся. Пока все вместе – не задумываемся, нам не страшно. Но в этот мир мы приходим по-одному. По-одному нам придётся и познавать, что там! – Захарыч заскорузлым пальцем показал на потолок. – Понимаешь, по-одному! – последнее слово старик отчеканил по слогам. – Не позовёшь в помощники ни друзей, ни врагов. Один на один с Неизвестностью…

– А вдруг Там ничего нет? – Пашка зябко поёжился.

– Может, и ничего. Но мне кажется, тогда и в самой жизни нет смысла, если Там ничего нет. В рождении и в смерти есть какая-то великая тайна, сокрытая от человека. Если вдуматься и всё соразмерить, – единственная сила, которая дарит надежду и радость – это любовь! Имея её – ничего не страшно! В Евангелии об этом много говорится.

– Ты читал Евангелие? – Пашка удивлённо поднял глаза на своего бывшего наставника.

– Конечно! Не один раз. Там много правды! – Захарыч отложил плетение, привстал со своего походного сундука-кровати, откинул его крышку, порылся внутри и достал потрёпанную книжицу с едва различимым затёртым крестом на обложке. Немного стесняясь, быстро перекрестился и подал книгу Пашке.

– Один поп подарил по случаю. Почитай для ознакомления.

Пашка сделал протестующее движение рукой.

– Да ты бери, бери! – Захарыч настойчиво протягивал Евангелие. – Интересно же! Ты потихоньку читай, когда нет никого, да в каждое слово вдумывайся – столько для себя откроешь! – Захарыч для конспирации завернул Евангелие в старую газету. Мелькнуло название «Правда». Пашка улыбнулся невольному каламбуру. Старик это заметил, не сразу сообразил, но тут же вместе с Пашкой громко рассмеялся…

Венька, проезжая мимо своего таксопарка. сообщил Пашке:

– Надо Михалычу пригласительные билеты в цирк отдать. Заскочим на минуту! – Грошев крутанул руль, и они подъехали к воротам автопредприятия, где тот работал. Машину оставили тут же, чтобы не крутиться.

Венька шёл размашисто, то и дело пожимая руки и отвечая на приветствия. Пашка отметил светлые, улыбающиеся лица людей, встречавшихся по пути – его друга тут явно уважали и были ему рады. Вдруг Грошев потемнел лицом.

– Здорово, Чирик! – молодой невысокого роста плотный парень, вытирая ветошью руки, как-то подобострастно, но с сокрытым вызовом раскланялся с Венькой. – Давненько не виделись, не заболел?

– За «Чирика» сейчас нос сломаю! – Грошев угрожающе двинулся к здоровавшемуся.

– Чего ты сразу! Ну, Червонец – Чирик, какая разница – красивое погоняло, на десять рублей похоже.

– Погоняло у тебя под нарами будет, в «петушатнике», а у меня прозвище – запомни, Крысов! Ещё раз – и ты без челюсти! Я предупредил. – Венька цыкнул слюной сквозь передние зубы, сверкнул фиксой и шагнул назад к Пашке.

– Я – Мышкин. Мышкины мы! – с наивностью в голосе отозвался провинившийся и попробовал улыбнуться.

– Ну и валите вы, Мышкины, на … – Венька не моргнув глазом, грубо и подчёркнуто откровенно послал куда подальше коллегу по автохозяйству. – Ещё раз, сучара, скрысятничаешь, выхлопную трубу вставлю в ж…, опущу по полной программе, как на зоне. Пошёл на… говорю! Бего-ом! – рявкнул Венька так, что Пашка аж вздрогнул. Он первый раз слышал его, говорившего в таком тоне. Обычно Венька обходился без крепких выражений.

Когда Мышкин ретировался, Пашка посмотрел на своего товарища.

– Понимаешь, не люблю гадов! Он ещё в школе был гнилым, то и дело получал по роже. Любил стучать на пацанов, склочничал, втихую стравливал. У нас поселковые ребята простые, чуть что – в глаз, и все разговоры. С ним толком никто не общался. А теперь вот в такси пошёл, деньги любит. Ну и тут то пьяного пассажира, говорят, обчистит – потом пойди докажи, то клиента перебьёт у ребят, то вот с новой машиной подсуетился у начальства. А она должна была достаться Михалычу. Тот в такси уже двадцать лет – заслужил, а этот гад… – Венька ещё раз сплюнул. – На неделе как-то прихожу, глядь, а у меня датчика давления нет – заглушка стоит. И так машина на ладан дышит. Пацаны подсказали, чья работа. Этот урод недоделанный скрутил, в загашник, видите ли! Я к нему. А тот и в ус не дует. Оправдывается, мол, машина всё равно скоро на ремзавод пойдёт, там всё новое поставят. А то, что мне ещё работать, – ему хрен по деревне. Ну, смазал я ему разок…