– Он не хотел идти на то свидание, – сказала Эмилия в его защиту. – Мне кажется, это все из-за Вал. Он никогда раньше не был в отношениях, а из-за того, что произошло с ней, и вовсе отказался от данной идеи. И это печально.

Мэл изогнула бровь и, опустошив бокал, пожала плечами.

– Она всегда может вернуться.

– Держи карман шире, – фыркнула Рози.

– Я надеюсь, она вернется. Луне нужна мать, – пробормотала Эмилия.

– Если она вернется, я уверена, он никогда ее не отпустит. Ему стоило дать ей шанс, когда она сообщила о своей беременности. Джейми говорит, что Трент до сих пор порой корит себя за это. Он всегда был хорошим отцом, но ни разу не дал Вал возможность быть кем-то, кроме как матерью Луны. Я не говорю, что понимаю или поддерживаю ее поступок, но если она все же вернется, я думаю, он может попытаться построить с ней отношения. В этом ведь есть смысл? – пояснила Мэлоди своим серьезным, дружелюбным тоном.

– Нет, – невозмутимо ответила Рози и поправила голову Льва, жадно присосавшегося к ее груди.

– Полностью согласна, сестренка, – Эмилия глотнула вина. – Трент имеет право злиться.

– И страдать, – добавила Рози.

– Это еще одна причина дождаться, когда вернется женщина, пошатнувшая весь его мир, и вместе с ней собрать его по кусочкам, – Мэл налила себе третий бокал вина.

Я пыталась убедить себя, что она была пьяна, неправа и вообще высказывалась не к месту. Но где-то в глубине моей души она затронула мои самые большие страхи. Она была его учительницей в старшей школе. Знала его. Возможно, даже лучше всех собравшихся за столом, включая меня.

Оставшееся время я провела, желая быть подальше отсюда, рядом с Тео, где парни никогда не имели значения. Губы все еще горели от нашего с Трентом поцелуя, и, выловив кусочек льда из своего безалкогольного коктейля, я прижала его к ним и постаралась мыслить ясно.

Трент Рексрот не был объектом влюбленности. Он был тем, кто, в конечном счете, уничтожит меня, если я не буду осторожна.

* * *

Люди часто любят драматизировать. Поэтому я никогда не верю, если кто-то говорит мне, будто заранее знал, что вот-вот случится что-то плохое. Но я признала свою ошибку, едва в субботу вечером открыла дверь своего дома, потому что дурное предчувствие пробрало меня до нутра. Оказалось, у несчастья был свой запах. Оно пахло слабым дорогим алкоголем, отсыревшими и выдохшимися табаком и духами Chanel № 5.

Я смотрела в пол, будто шла к камере смертников. Каждый шаг в сторону кухни наполнял меня все большим ужасом, и я не понимала почему. Все выглядело по-прежнему. Стены все того же современного светло-серого цвета, французская мебель была все такой же светлой и внушительной, диваны кремового цвета все так же стоили по тысяче долларов за штуку, а картины на стенах – такую сумму, которую никто даже не мечтал иметь на банковском счету.

С кухни раздался похожий на бульканье звук, и я напряглась.

Ничего страшного. Ты ничего не слышала. Иди дальше.

Еще шаг, а потом еще один. Я хотела быть трусихой. Хотела подняться к себе в комнату и не разбираться с этим. Только не снова. Это не могло случиться снова. Насколько плохо, что едва я заподозрила, что жизнь моей матери была в опасности, мне захотелось лишь уткнуться лицом в подушку и вспоминать вчерашний день, в особенности момент, когда Трент нарушил все свои правила и присосался к моим губам, будто я была самым вкусным блюдом в меню. Я знала ответ на этот вопрос. Это очень плохо. Вернее даже непростительно.

– Кх-х-х-ш-ш-ш… ех-х-ш… п-п-п-ф-ф-ф… – булькающие звуки не стихали.

Это была не ложная тревога. Не мое больное воображение. Я бросила рюкзак на пол и побежала на кухню. Волосы заслонили лицо, словно защищая меня, но я смахнула их и повторяла, задыхаясь:

–  Нет, нет, нет.

Мама лежала на полу – и почему она всегда делала это на кухне? Почему не в своей ванной? Почему ей всегда нужны были зрители? Из ее рта стекала пена. На столе над ней лежала дюжина пустых банок из-под лекарств, а радужное ассорти таблеток разлетелось всюду, словно печальные зонтики сдутого ветром одуванчика. Сверху на столе лежали документы на развод, уже подписанные моим отцом.

– Черт, – судорожно вдохнув, я бросилась к ней.

Господи боже, он был здесь. Он сказал ей.

Я перевернула ее на бок и, обхватив ладонями за щеки, посмотрела в пустые глаза.

– Сколько ты приняла?

Она помотала головой и ничего не ответила. Я не сомневалась, что ее молчание было вызвано тем, что она была одной ногой на том свете. Трясущимися руками я достала телефон из заднего кармана.

Я забыла о милой девочке, которая отдала мне свое сердце, о ее отце, который одарил меня тайным поцелуем. Забыла о том, как смеялась с Рози и Эмилией, и хмуро смотрела на пьяную, но все же безобидную Мэл. Здесь и сейчас происходила моя настоящая жизнь, и мне нельзя было забывать об этом ни на секунду.

Мать бросилась вперед в рвотном позыве, но из ее рта вышло только еще больше пены.

– Выплюнь, выплюнь, выплюнь, – еле слышно повторяла я.

В прошлый раз, когда я засовывала палец ей в горло, мне было всего двенадцать лет. Я искренне надеялась, что тот случай больше не повторится. Глаза матери закатились в глазницы. Я снова возненавидела весь мир. Толкнула ее на колени, прижав телефон плечом к уху, и сунула палец ей в горло, но из него ничего не вышло.

– Сколько времени прошло? – спросила я, пусть и напрасно.

Она не могла ответить. Она даже не была полностью в сознании. Не то, как в прошлый раз. Боже, мама.

– Пожалуйста, мама, прошу. Просто… выблюй их все. Пожалуйста. – Я сама не знала, что дрожало сильнее – мой голос или руки. И то и другое перестало мне подчиняться, и я почувствовала, что меня уносит за рамки. За рамки контроля, которым я владела над собой.

Неужели она меня не любила?

Неужели ей было все равно?

Я трясла ее, но она лишь дрожала, как лист, переживая что-то вроде приступа.

Наконец меня соединили с оператором.

– Девять-один-один, что у вас случилось?

Я разрыдалась, называя ей свой адрес. Оператор зафиксировала всю информацию и отправила к нам помощь. Даже чертовой службе спасения не терпелось от нее отделаться.

«Моя мать пыталась покончить с собой».

Эти слова преследовали меня, пока я несся по улицам Тодос-Сантоса к больнице Святого Иоанна. Я не был дураком. Я прекрасно понимал, что делал, когда помчался к ней. Скорее всего, там будет ее отец. «Лучше бы он там был», – думал я со злостью. Я был первым человеком, которому она позвонила, и я не стану ограничивать время своего присутствия в больнице. Сразу же после звонка я отвез Луну к Камиле, так как не хотел, чтобы они были в пентхаусе, если Эди захочет остаться у меня. Сказал дочке, что мне потребуется, по меньшей мере, несколько часов, дабы разобраться с личными делами, и тогда я дам ей знать, когда вернусь.