– Надо было доверять своим инстинктам, Денни.

Она смотрит на меня большими глазами.

– Откуда вы знаете мое имя?

– Тебя зовут Денни, и ты несовершеннолетняя, лет тринадцать-четырнадцать. Это Баз, твой парень, а этих двоих зовут Оззи и Карл…

– Заткни пасть!

Баз с силой бьет меня о забор. Он чувствует, что теряет контроль над ситуацией.

– Разве тебе это нужно, Денни? Что скажет твоя мама, когда за тобой придут из полиции? Она думает, что ты ночуешь у подружки, не так ли? Ей не нравится, когда ты общаешься с Базом. Она думает, что он неудачник, что у него нет будущего.

– Пусть он прекратит, Баз. – Денни закрывает рукой рот.

– Заткнись!

Больше никто ничего не говорит. Они смотрят на меня. Я делаю шаг вперед и шепчу Базу:

– Пошевели мозгами, Баз. Мне просто нужен мой кошелек.

Денни прерывает нас, едва не плача:

– Отдай ему его чертов кошелек. Я хочу домой.

Оззи поворачивается к Карлу:

– Пошли.

Баз не знает, как поступить. Этот парень мог бы легко меня отделать, но теперь он остался один. Остальные уже расходятся, пошатываясь и гогоча.

Он с силой прижимает меня к ограде, поднося нож к горлу, его лицо совсем рядом с моим. Его зубы смыкаются вокруг мочки моего уха. Яркая вспышка боли. Отвернувшись, он сплевывает в лужу и отпихивает меня.

– Это небольшой сувенир от Бобби!

Баз вытирает кровь с губ. Потом вразвалку удаляется и ногой открывает дверцу машины. Я сижу в луже, прислонившись к забору, кошелек валяется у моих ног. Вдали различаю сигнальные огни, мерцающие на подъемных кранах на противоположном берегу Мерси.

Опираясь на забор, я пытаюсь встать. Правая нога подгибается, и я падаю на колени. Кровь теплой струйкой течет по шее.

Я бреду на главную дорогу, но транспорта нет. Оглядываюсь через плечо, опасаясь, что они вернутся. Пройдя полмили по дороге, я натыкаюсь на таксомоторное агентство кебов с решетками на дверях и окнах. Внутри помещение пропитано сигаретным дымом и запахом дешевой еды.

– Что с вами случилось? – спрашивает толстяк за решеткой.

В окне я вижу свое отражение. На ухе недостает мочки, воротник рубашки пропитан кровью.

– Меня ограбили.

– Кто?

– Дети.

Я открываю кошелек. Деньги на месте… все.

Толстяк закатывает глаза и больше не обращает на меня внимания. Я просто пьяный, ввязавшийся в драку. Он звонит, чтобы прислали машину, и заставляет меня подождать снаружи на тротуаре. Я нервно оглядываю улицу, выискивая База.

Сувенир! Милые друзья у Бобби. Почему они не взяли деньги? Какова была их цель? Или это было предупреждение? Ливерпуль – достаточно большой город, чтобы в нем потеряться, и достаточно маленький, чтобы тебя заметили, особенно если начинаешь задавать вопросы.

Тяжело опустившись на заднее сиденье 626-й «мазды», я закрываю глаза и пытаюсь унять сердцебиение. Между лопатками стынет пот, шея немеет.

Кеб довозит меня до больницы университета, где я целый час жду, чтобы мне сделали шесть стежков на ухе. Вытирая полотенцем кровь с моего лица, интерн спрашивает, сообщил ли я в полицию. Я отвечаю утвердительно. Не хочу, чтобы Руиз знал, где я нахожусь.

Позже, получив дозу парацетамола, чтобы заглушить боль, я иду по городу до Пир-хед. Последний паром прибывает из Беркенхеда. Воздух вибрирует от работы мотора. Свет течет на меня красно-желтой дрожащей пеленой. Я смотрю на воду, и мне видятся темные фигуры. Тела. Я вглядываюсь, и они исчезают. Почему мне везде мерещатся тела?

Ребенком я иногда плавал на лодке по Темзе с сестрами. Однажды я нашел мешок с пятью мертвыми котятами. Патриция все говорила мне, чтобы я бросил мешок, кричала на меня. Ребекка хотела заглянуть внутрь. Она, как и я, не видела прежде ничего мертвого, кроме жучков и ящериц.

Я опрокинул мешок, и котята вывалились на траву. Их мокрая шерсть стояла дыбом. Я испытывал одновременно отвращение и восторг. У них была мягкая шерсть и теплая кровь. Они не слишком отличались от меня.

Позже, будучи подростком, я воображал, что не доживу до тридцати. Это был разгар холодной войны, когда мир стоял на краю пропасти, ожидая, придет ли в голову какому-нибудь безумцу в Белом доме или Кремле вопрос: «Интересно, а для чего нужна эта кнопка?»

С тех пор часы моей жизни то убыстрялись, то замедлялись. Брак с Джулианой вызвал во мне прилив оптимизма, а рождение Чарли усилило его. Я даже стал ждать почтенной старости, когда мы заменим наши рюкзаки сумками на колесиках, примемся играть с внуками, надоедая им ностальгическими рассказами, заведем эксцентричные привычки…

Теперь будущее станет другим. Вместо яркой жизни, полной открытий, я вижу нечто дрожащее, запинающееся, слюнявое в инвалидной коляске. «Нам обязательно идти навещать отца сегодня? – спросит Чарли. – Он и не поймет, если мы не придем».

От порыва пронизывающего ветра мои зубы стучат, и я отхожу от ограды. Иду от причала, больше не боясь потеряться. В то же время я чувствую себя уязвимым. Незащищенным.

В гостинице «Альбион» секретарша вяжет и шевелит губами, считая петли. Приглушенный смех доносится откуда-то снизу. Она не обращает на меня внимания, пока не заканчивает ряд. Потом протягивает мне записку. На ней имя и номер телефона учительницы, которая учила Бобби в школе Сент-Мери. Утро наступит уже скоро.

Ступеньки кажутся выше, чем раньше. Я устал и пьян. Я хочу упасть и уснуть.

Я пробуждаюсь внезапно, тяжело дыша. Рука скользит по простыне в поисках Джулианы. Жена обычно просыпается, когда я кричу во сне. Кладет руку мне на грудь и шепчет, что все будет хорошо.

Глубоко дыша, я жду, когда сердце станет биться медленнее, а затем выбираюсь из постели и иду на цыпочках к окну. Улица пуста, если не считать фургончика, развозящего утреннюю прессу. Я осторожно прикасаюсь к уху и чувствую грубые стежки.

На моей подушке кровь.

Дверь открывается. Без стука. Без шума. Я уверен, что запирал ее. Появляется рука: длинные пальцы, красный лак на ногтях. Потом лицо с вульгарным макияжем. Женщина очень худа, у нее коротко стриженные светлые волосы и бледная кожа.

– Ш-ш-ш!

За спиной у нее кто-то хихикает.

– Черт побери, ты затихнешь или нет?

Она нащупывает выключатель. Моя фигура вырисовывается на фоне окна.

– Номер занят.

Ее глаза встречаются с моими, и она в ужасе бормочет ругательство. За ней стоит растрепанный мужчина в плохо сидящем костюме и держит руку под ее блузкой.

– Вы меня до смерти напугали, – говорит она, отталкивая его руку. Он снова хватает ее за грудь с пьяным упорством.