Тогда мой оруженосец собрался с духом, и, пришпорив измученного не меньше него коня, хрипло поинтересовался:

— Простите, милорд! А что, у нас незапланированный привал?

— Угу… — усмехнулся я. — Мой учитель утверждает, что на этом постоялом дворе молочных поросят зажаривают лучше, чем в любом другом месте Диенна. И что человек, побывавший в Делирии и не заехавший в "Поросенка" — полный и законченный идиот…

У парня отвалилась челюсть. Несколько раз моргнув, он помотал головой, потер ладонями лицо и снова уставился на меня:

— И это — достаточно веская причина для того, чтобы останавливаться на привал в середине дня?

— Почему нет? — невозмутимо ответил я. А потом, поняв, что моего оруженосца вот-вот хватит удар, улыбнулся: — Конечно, есть и другая причина: посмотри на себя! Четыре дня пути превратили тебя в сонное, постоянно зевающее существо, давно успевшее забыть, с какой стороны надо хвататься за топор…

— Я в порядке! — возмутился Ромерс.

— Может быть… — примирительно подняв перед собой руки, усмехнулся я. — А я — нет. Ты же видел — сегодня я полдня бежал рядом с конем. Почему, по-твоему?

— Боитесь сверзиться с лошади, ваша светлость? — сообразив, что я пытаюсь пошутить, ехидно поинтересовался Том.

— Угу. И превратиться в "вашу темность"… или "вашу грязность"… — кивнул я. — Кроме того, завтра ночью спать нам не придется… В общем, я решил, что сегодня надо отдохнуть… Ну… и поросенка попробовать хочется…

— Белье стирать умеешь? — поинтересовался я у Тома, сворачивая с Зайдского тракта на покрытое стерней поле, за которым прихотливо извивалась речка Мутная.

— Простите, милорд? — ошарашено переспросил он.

— Белье, спрашиваю, стирать приходилось? Или графам Ромерсам стирают только служанки?

Ромерс слегка покраснел, сдвинул брови и признался:

— Это, конечно, неблагородно, но… приходилось…

— Отлично… — улыбнулся я. — Значит, сейчас мы уделим час времени этому неблагородному делу и перестираем все, что у нас есть…

Том чуть не упал с коня:

— Зачем, милорд?!

— Чужой город. Куча симпатичных дам… А от нас прет потом, своим и конским… Представляешь себе выражение их лиц?

— Вы собрались на королевский бал? — сообразив, что я опять шучу, ехидно поинтересовался он.

— Почти… И там, где я планирую провести сегодняшнюю ночь, запах пота будет совершенно лишним…

— И как же называется это место? — поинтересовался Томас, а потом, поняв, что косвенно интересуется целью нашего путешествия, о котором я предпочитаю не говорить, виновато отвел взгляд.

Я почесал затылок, посмотрел в сторону холма, за которым скрывались стены Свейрена, и, подумав, все-таки ответил:

— Хочу пообщаться с графом Сарбазом. Прямо в его имении. Знаешь такого?

— Да, милорд… — с легким ужасом в глазах посмотрев на меня, пробормотал он. — Только… вы уверены, что начальник Ночного двора захочет с вами общаться?

— Его желание — не главное… — почувствовав, что у меня сводит скулы от злости, я глубоко вздохнул и снова заставил себя улыбнуться. — Достаточно того, что это нужно мне…

— И вас действительно беспокоит, как от вас будет пахнуть во время этой беседы? — после небольшой паузы спросил Том.

— Во время — нет. А вот до и после — еще как! Если воины его охраны набраны не из юродивых, то они несут службу, как подобает. Открою тебе небольшой секрет — обнаружить лазутчика можно десятком разных способов. И обоняние — далеко не последний…

Мгновенно посерьезнев, Томас повернулся ко мне корпусом и прямо в седле изобразил уважительный поклон:

— Спасибо за науку, мастер…

Портьера, за которой я пряталась, пахла пылью. И не только пахла — любое прикосновение к ней окутывало меня серым облаком, от которого ужасно хотелось чихать. А чихнуть, стоя в двух шагах от маэстро Велидетто Инзаги, было бы редким идиотизмом: певец, не понимающий причины моего негативного отношения к его "таланту", с удовольствием сдал бы меня страже. И я, вместо того, чтобы любоваться королевским балом, мигом оказалась бы в своих покоях.

Нет, особой поклонницей того, что происходило за пределами ниши с музыкантами, я не являлась — толпа расфуфыренных дворян, хаотически слоняющаяся по огромному залу, на протяжении всего бала в основном занималась тем, что лгала, хвасталась своими настоящими и мнимыми подвигами и флиртовала. Причем женская половина общества при этом усиленно изображала непорочность, а мужская — так же усиленно старалась в нее "верить". Прекрасно зная, что непорочностью от дамы, с ног до головы усыпанной мушками, и переспавшей с доброй половиной его друзей и знакомых, давно и не пахнет. Однако, у игры "кто-кого-соблазнит", в которую самозабвенно резались обе стороны, были свои правила. И каждый из игроков следовал им в меру своей фантазии и способностей. Для того чтобы уверенно "выиграть"…

Правда, называть такие связи выигрышем я бы постеснялась: скажем, для того, чтобы уложить в постель ту же леди Лусию, под которую я так успешно загримировалась при работе с бароном Ярмелоном, не требовалось ни особого обаяния, ни веса в обществе, ни наличия десяти поколений дворян в роду или фамильных драгоценностей. Любой, кто был в состоянии сделать пару двусмысленных комплиментов, получал возможность дорваться до тела одной из самых доступных женщин королевства. Ну, а до души… Впрочем, кого из флиртующих по привычке могла бы заинтересовать чья-то там душа?

Иногда, глядя на этих игроков, я задумывалась над тем, что они будут делать, когда перебывают в постелях всех представителей противоположного пола. Пойдут на второй круг? Примут обряд безбрачия? Или обратят свое внимание на женское население ленов своих соседей?

Второй вариант казался наименее реальным — галантные кавалеры и "невинные" дамы бросались навстречу друг другу так, как будто жили последний день, и как будто любая минута, прожитая вне изображаемой ими страсти, являлась самым страшным грехом. Поэтому отказаться от привычного стиля жизни были не в состоянии…

…Нет, будь у меня возможность посещать балы, я бы, конечно же, от нее не отказалась: в толпе веселящихся людей можно было бы отвлечься от однообразия своей жизни, на пару мгновений почувствовать себя человеком. И даже суметь не думать о своем будущем.

Однако приглашения посетить королевский бал мне не приносили, а любые мои попытки проигнорировать традицию и нагло вломиться в большой зал для приемов всегда заканчивались одинаково — недельным пребыванием на хлебе и воде. И ежедневной поркой.

Перспектива получить двадцать-тридцать ударов розгами по заднице пугала меня не особенно сильно — королева Матифа порола меня часто. По поводу и без. С плохо скрываемым удовольствием. Однако желание бунтовать против порядка, установленного королем Бедираном, у меня пропало. Лет эдак в тринадцать. И совсем не из-за порок — просто я однажды поняла, что изменить этот порядок невозможно, и начала старательно убеждать себя в том, что такое времяпровождение нужно считать бесполезным.