Внешнеполитическая риторика Анкары становится откровенно великодержавной и шовинистической. Военно-политическое наступление на всех фронтах, которое она ведет, напоминает реваншизм Берлина 30-х годов ХХ века. Это сходство становится разительным, если проанализировать обращенные к европейской турецкой диаспоре заявления лидеров страны, словно списанные с текстов фюрера немецкого народа о «Фатерланде». Пантюркистская агитация в «этнически близких» странах и регионах напоминает о действиях Третьего рейха в Силезии, Судетах, Эльзасе, Лотарингии и Скандинавских странах. Разумеется, всякие параллели верны до определенного предела, однако баланс сил на турецких границах и складывающееся сотрудничество-соперничество исламских геополитических блоков чрезвычайно напоминают конец 30-х годов в Европе. Конечно, Эрдоган и Ахмади Нежад не копируют Сталина и Гитлера, ведут свои страны схожим с их европейскими предшественниками курсом по собственным причинам и обстоятельствам, и многие из этих обстоятельств объективны. Однако милитаристский популизм, возведенный в ранг государственного приоритета, имеет свои законы. Вопрос не в том, будет ли Турция вовлечена в региональные конфликты различной интенсивности, но лишь в том, когда и в какой очередности это произойдет. Самым существенным во всем этом, однако, является успешная координация военных операций Турции и Ирана против курдских боевиков в Ираке – своеобразный ближневосточный «пакт Молотова – Риббентропа». Не исключено, что он сможет стать репетицией совместных действий Анкары и Тегерана против Израиля, которые оттянут их неизбежный конфликт из-за столкновения интересов в Сирии, Ливане и том же Ираке.

Новый виток конфликта вокруг Кипра, связанный с намерениями Никосии добывать газ на шельфе острова, исключает возможность достижения национального примирения и объединения страны. Нагнетание обстановки по инициативе Анкары произошло после оценки турецкими экспертами запасов газа в Восточном Средиземноморье ($ 7 триллионов) как достаточных для ведения войны. Контроль над Северным Кипром дает ей не только доступ к этим запасам, но и плацдарм за пределами собственных границ, который может быть использован для продвижения турецких интересов в Леванте и Северной Африке. Прекращение турецкой оккупации Северного Кипра в настоящее время исключено, любые попытки мирового сообщества добиться этого вызовут силовую реакцию. Именно из-за заметного роста внешнеполитической агрессивности Турции Греция, мотивируя свои действия необходимостью пресечения потока нелегальных эмигрантов, прибывающих на ее территорию с турецкой стороны, обустроила свою границу с этой страной линией обороны, возводя на всей ее протяженности укрепления, в состав которых входит противотанковый ров.

Единственные границы Ирана, которые можно считать спокойными, – это границы с Турцией и республиками бывшего СССР. Разумеется, существуют противоречия на Каспии, однако до прямого столкновения интересов Азербайджана, Казахстана и России с Ираном далеко, и силовой сценарий противостояния в настоящее время маловероятен. Ситуация с Турцией не столь однозначна. Анкара и Тегеран сотрудничают друг с другом по многим направлениям, в том числе в борьбе с курдскими боевиками в Ираке. Они в равной мере заинтересованы в организации транзита иранских углеводородов через турецкую территорию в Европу. В то же время размещение в Турции американской системы противоракетной обороны, включая радар, контролирующий воздушное пространство Ирана, является для этой страны серьезной угрозой и доказательством готовности Эрдогана к любому исходу возможного регионального противостояния, в котором его страна будет защищать только собственные интересы. Мгновенный переход Турции от союза с Израилем, добрососедских отношений с Сирией и дружественных с Ливией к враждебным со всеми этими странами свидетельствует о возможности такого же изменения курса в отношении Ирана. Серьезной угрозой безопасности Исламской республики служит нарастающее давление племен – в первую очередь белуджских, со стороны Афганистана и Пакистана. На восточной границе Ирана Корпус стражей исламской революции противостоит террористам, сепаратистам и наркоторговцам – часто в лице одних и тех же группировок. Эти конфликты не приводят к противостоянию с Афганистаном или Пакистаном на государственном уровне – настоящий кризис в иранской внешней политике связан с отношениями ИРИ с Израилем и арабским миром.

Конфликт с Иерусалимом – результат сознательного выбора руководства страны в небезуспешной попытке превратить Тегеран в идеологический и духовный центр не только шиитского, но и всего исламского мира. Эта тема десятилетиями эксплуатировалась лидерами арабских стран, а в начале второго десятилетия XXI века – политическим руководством Турции, однако именно ирано-израильский конфликт имеет все шансы перерасти в региональную войну, поскольку для ИРИ отношения с США, в отличие от Турции и арабского мира, не являются сдерживающим фактором. Жесткая антиизраильская риторика президента Ахмади Нежада в отношении Израиля вышла далеко за рамки политических деклараций его предшественников и дополнилась прямой поддержкой противостоящих Иерусалиму военно-политических группировок и политических движений по всему миру.

Несмотря на неформальные контакты, поддерживаемые Израилем и Ираном в третьих странах, вероятность прямого военного столкновения между ними высока, тем более что она соответствует интересам Саудовской Аравии и ее союзников, которые в этом случае имеют значительно более высокие шансы на продолжение существования правящих в этих странах династий, чем в случае их собственного столкновения с ИРИ. Конфликтный потенциал ирано-израильского противостояния может быть исчерпан в рамках локальных столкновений, привести к обмену ракетными или авиационными ударами либо перерасти в региональную войну с участием Соединенных Штатов. Возможности мирного выхода из ситуации не просматриваются, тем более что попытки Израиля выйти с Ираном на уровень взаимного сдерживания не получили взаимности: необходимость уничтожения Израиля открыто декларируется иранским руководством.

Арабский мир, в первую очередь Саудовская Аравия, ОАЭ, Бахрейн и Марокко являются открытыми противниками Ирана. Тегеран поддерживает шиитские арабские общины, противостоящие правящим суннитским режимам, в том числе в КСА и на Бахрейне. В Ираке он претендует на ведущую роль на юге и в центральных районах и в ближайшей перспективе может заменить там США в качестве главной военно-политической силы. В Персидском заливе угрожает соседям блокадой Ормузского пролива, уничтожением их производственных и портовых комплексов и удерживает принадлежащие ОАЭ острова. Однако истоки конфликта – это в первую очередь столкновение иранского и саудовского проектов доминирования в исламском мире, и это делает его необратимым. В прямом столкновении с ИРИ у стран ССАГПЗ нет никаких шансов. Присутствие в регионе США, Великобритании и Франции, а также складывающийся альянс с Турцией позволяют им выстроить баланс отношений с Ираном на основе основных армий блока НАТО. Противостоять им Иран может только в рамках «асимметричной войны». Опыт противостояния с Ираком 1980–1988 годов показывает, что Иран к ней готов. Готовы ли к такой войне его вероятные противники – за исключением Израиля, у которого просто нет другого выхода, неизвестно.

Внешнеполитические проблемы Пакистана сосредоточены на двух направлениях: Индии и Афганистане. Баланс сил в Кашмире, раздел которого закреплен на протяжении десятилетий, поддержка со стороны Китая и ядерный потенциал ИРП сводят риск военного конфликта Пакистана с Индией до минимума. Пограничные инциденты и активность на территории Индии пакистанских исламистских террористических групп не привели к масштабной войне, на что изначально были рассчитаны их организаторами. Индия и Пакистан поддерживают отношения, которые, несмотря на периодические обострения, постепенно снижают конфликтный потенциал.