– Я твоей любовницей не буду!

– Так что же, мне жениться на тебе?

– Женись! – вскинулась Санька, заглянув ему в глаза и проверяя, насколько серьезно можно с ним говорить. – Я согласна.

А растерялся-то как! И нашел контрдовод:

– Мне сорок один год, я старше тебя на…

– Вот именно, сорок один! Думаешь, найдешь лучше меня? Я хотя бы тебя люблю, разве этого мало? Ну, так как? В противном случае открой дверцу и вызови такси, я поеду на вокзал.

– Похоже, у меня нет выбора.

– Нет, – подтвердила Санька твердо.

Михайлов протяжно вздохнул, но это уже так, для вида. Затем махнул рукой: дескать, согласен на все твои условия, и обнял Саньку. Ну, вот, она теперь улыбалась и светилась, а собиралась плакать на верхней полке.

Итак, две жертвы, которые имелись, но стояли особняком, – Виктория и Аля. Крайний вычислил, что Викторию прикончил Константин, – опять же, если понятно, почему он убил Ию и Рудольфа, то неизвестно, чем не угодила ему Виктория. И смерть Али до поры до времени была темной стороной… Статуэтка – она явилась ключом и связала Константина с Олесей. Кто еще знал, где стояли две статуэтки? Леля, Дина? А мотив у них какой? И потом, улика-то идиотская. Нет, правда, убийца взял из всей квартиры статуэтку! Круто. Тем не менее эти две фигурки видели абсолютно все, кто бывал в доме Али.

А мотив у Олеси все-таки был. Это же ее муж с любовницей убиты, значит, она в любом случае подозреваемая, как и супруг Ии, Костя.

Второе звено в цепочке – стакан. Да, подобные стаканы есть везде и всюду, но! Кто вдруг ни с того ни с сего пригласил на свидание Глеба? Олеся. В кафе «Сосенки» ему принесли минералку и стакан, недопитую бутылку он забрал с собой, а стакан… Да, она его украла. Бережно украла, сохранив отпечатки пальцев Глеба. Не получилось бы украсть стакан, она нашла бы позже, как заполучить улику. Дело в том, что Глеб был обречен, его заранее определили в убийцы. Олеся определила, потому что он находился с Рудольфом в безусловной конфронтации с давнишних времен.

– Я правильно рассуждаю? – спросил Крайний на допросе, Олеся проигнорировала его вопрос. – Когда я все это сложил, у меня не было главного – улик против вас. Вы же лихо расправились с Константином. Леля по глупости попалась на вашем пути, вы ее пырнули ножом, а свалили на Константина, который в свою защиту ничего не мог бы сказать. Но вот рост… Константин под таким углом не мог всадить нож в Лелю, это сделал человек маленького роста, то есть вы. А нож где взяли? Не в кустах же нашли, тем более кустов там нету. Гражданка Хоруженко, вы лучше чистосердечно сознавайтесь, поверьте, это выгодно для вас в вашем положении.

Олеся, маленький очаровательный зверек с повадками крупного и жестокого хищника, процедила сквозь беленькие зубки:

– С собой носила. Когда этот дебил приволок Лельку, я сначала ее – она же все слышала, потом его из пистолета…

– А нож подбросили Константину, – завершил картину Крайний. – Ну, а теперь скажите, зачем вам понадобились две попутные жертвы? Да ладно, говорите, вы же попались с поличным при попытке сделать смертельный укол Леле. Леля уже дала против вас показания. Ну?

Она надолго впала в состояние транса, так казалось со стороны, и мальчики-оперативники переглядывались, недоумевая, почему Крайний не давит на нее. А Юрий Петрович был уверен, чувствовал, что Олеся преодолевает невидимый ему барьер, тяжелое для нее препятствие. Пусть сама это сделает, ей нужно освободиться, ведь в голову матери двоих детей не просто так пришла идея избавиться от мужа столь необычным способом. И начала она тягуче, будто сонная муха, но постепенно оживилась, а вот жалела ли о содеянном? Трудно сказать.

– Если бы вы знали, как тяжело с ним было…

– С Рудольфом? – участливо спросил Крайний.

– С ним. Вот зачем он столько сил затратил, чтобы жениться на мне? Я же не нужна ему была. Если бы дождалась Глеба, моя жизнь сложилась бы по-другому, да и его… Глеба тоже. Появились дети, но Руди нас не любил – это было заметно всем. И стыдно. За него, за себя стыдно. И обидно за детей. Я давно знала, что он изменяет мне. Ненавидела его, а он ничего не замечал. Я затаилась и ждала подходящего момента, еще не зная, что предприму… Хотя нет! Надеялась, что все образуется… Долго надеялась…

Однажды с Олесей встретился Константин и сообщил, что его жена ушла к ее мужу. «Куда?» – задала она естественный вопрос. Рудольф купил квартиру на имя новой любовницы – это был знак, что наступает конец.

Итак, почти половина из тридцати шести лет прошла в обмане, унижениях и горьких обидах. Перспектив впереди – ноль, муж оставит ей маленькое содержание, на детей ему плевать. И ради этого Олеся кинула лучшие годы к его ногам, бегающим по шлюхам? А главное – за что ее наказал Руди? А детей за что?

Не меньше бесился и Константин, он порывался удавить любовников, ведь ради Ии он отказался от спортивной карьеры. Приходилось надолго уезжать на сборы, Ию это не устраивало, но только поначалу, пока ее не приняли в фирму Рудольфа. Костя хватался за любую работу, приспособиться к вялотекущему режиму после большого спорта ему было чрезвычайно тяжело. Он серьезно задумался: куда пойти учиться? А как узнать, к чему у тебя есть способности, если с детства знал одно: спорт, спорт, спорт? Костя будто очутился на непрочном мосту, который висел над пропастью, – страшно сделать шаг: вдруг не туда. И тут Ия преподнесла сюрприз! Она заслуживала кары.

– И Рудольф, – вынесла приговор Олеся.

Она поддержала Костю морально и физически – отдалась ему, пообещав, что он везде и во всем заменит ей мужа. В постельном акте она отрекалась от себя, мужа, прежней жизни, от всех, кто когда-то надоумил ее уступить этой лживой гниде. Олеся ненавидела всех за то, что они видели ее крах, что сочувствовали и жалели ее, и никто даже не пытался остановить Рудольфа, никто не открыл ей глаза раньше, а ведь знали. И она узнала, самостоятельно выследила… Без любви отдалась Косте Олеся, воскресив варварские инстинкты, освободившись от морали, совершив тем самым ритуал отказа, и от всего, что было дорого ей до этой минуты. Дружба, честность, сочувствие – вон из сердца! Она ощутила в себе дьявольскую силу разрушительницы, и новый образ понравился ей больше прежнего, забитого и убогого.

У Олеси должно остаться все, абсолютно все, включая свободу, а у Руди – ничего, даже жизни. Вскоре у нее и план появился. Но в любом плане может быть пробоина, ее надо как-то ликвидировать.

Все знали образ, созданный ею: какая глупая Олеська, как беззаветно она любит своего Руди, думает лишь о занавесках и успехах деток, кроме… Альки. На ее большой груди Олеся пролила немало слез, высказала миллион жалоб и обид. Значит, ее показания разоблачат будущую вдову, у которой должен остаться нимб святости. Можно было бы рассчитывать на порядочность Альки, но она же пила, как прорва, Олеся не могла гарантировать, что в подпитии Аля удержит язык за зубами. Да она (далеко не дура, между прочим, вопреки общественному мнению) первая заподозрила бы Олесю. И кто знает, как повела бы себя, она же непредсказуемая, иногда ее несет – туши свет.