Я бы тоже хотела быть спокойной, но это не так. Моя грудь сжимается мучительно, мои внутренности бурлят, как будто они работают на высокой скорости в стиральной машине. Я остро, с ужасом осознаю тот факт, что Николай находится где-то там, сражаясь лицом к лицу с неизвестным количеством врагов, которые могут быть Леоновыми, а могут и не быть.

Насколько нам известно, Брансфорд послал за мной целую армию убийц. Это вполне может быть моя вина, что мы в опасности.

Я снова ловлю себя на учащенном дыхании и заставляю себя вдохнуть глубже, чтобы избежать гипервентиляции. Безопасная комната — место, о существовании которого я не подозревала, пока Павел не бросил меня сюда, — вырублена в горе под гаражом и достаточно велика, чтобы считаться квартирой-студией, с большой двуспальной кроватью, двумя футонами, полностью укомплектованная мини-кухня, небольшая ванная и достаточное количество припасов в кладовой, чтобы пережить ядерную зиму. Теоретически кислорода здесь предостаточно, но мне все время кажется, что нам не хватает воздуха, будто стены с каждой секундой приближаются ко мне.

Николай где-то там, а я застрял здесь, не в силах ничем ему помочь.

— Ты можешь, блядь, остановиться? Алина вскакивает на ноги. Ее лицо вампирски бледно в белом свете светодиодной ленты на потолке, ее грудь вздымается, когда она смотрит на меня, и я понимаю, что непреднамеренно возобновил постукивание ногой.

Прежде чем я успеваю огрызнуться — она не единственная, у кого нервы на пределе, — Людмила говорит что-то по-русски. Хотя ее круглое лицо тоже бледно, тон ее голоса успокаивает, и Алина снова ложится на свой футон, откидывая назад волосы трясущейся рукой, прежде чем пригладить их поверх красного вечернего платья.

Я смотрю на нее, пораженный тем, насколько она расстроена, гораздо больше, чем когда у нас был инцидент со Славой. Она знает что-то, чего не знаю я?

Неужели мы в еще большей опасности, чем я осознаю?

Я сажаю Славу на кровать и иду к ней, цементный пол холодит мои босые ноги — в спешке, чтобы затащить меня сюда, мои босоножки на каблуках остались в кабинете Николая. Сидя рядом с ней на футоне, я тихо спрашиваю: «Ты в порядке?»

Она смотрит на меня, ее нефритовые глаза блестят слишком ярко.

— Что-то еще происходит? Я нажимаю. — Ты кажешься необычайно взволнованным — не то чтобы у вас не было веских причин для этого.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, затем качает головой. "Это ничто." Голос у нее напряженный. — У меня сильно болит голова, вот и все.

Конечно. Так бывает, когда она в стрессе. Бедняга. Я накрываю ее ледяную руку своей, радуясь, что могу сосредоточиться на чем-то другом, кроме собственного изнурительного страха. — У тебя есть лекарства?

"Нет."

Я смотрю на раскладную лестницу, ведущую в гараж. Каковы шансы, что я смогу сбежать наверх и быстро принести ей это?

— Даже не думай об этом, — огрызается Алина, читая мои мысли со сверхъестественным умением своего брата. — Если я захочу, я сам добуду. Но ни один из нас не должен…

Свет на потолке мерцает, когда громкий грохот сотрясает комнату, от чего мой желудок сжимается, а штукатурка падает на наши головы.

Мы, как один, вскакиваем на ноги, и я бросаюсь к Славе, глаза которого теперь расширились от страха. «Мама Хлоя». Его голос слабеет, когда я беру его на руки и кладу его крепкий вес на свое бедро. «Где папа? Мне это не нравится. Я хочу, чтобы он был со мной».

Я крепче обнимаю его. "Я тоже, дорогой. Я тоже. Но не волнуйся. Все будет хорошо. Твой папа скоро будет здесь. Нам просто нужно подождать». Надеюсь, Слава не чувствует, как меня трясет, и не видит выражение лица Алины.

Похоже, ее поместили в камеру смертников, а казнь назначена на сегодня.

Людмила должна это заметить, потому что она подходит к Алине и обнимает ее стройные плечи, бормоча что-то по-русски. Я ловлю слова «Алексей» и «брахт» — русское слово, означающее «брат», — и в сотый раз желаю знать больше русского языка.

Я также отчаянно хочу знать, что там происходит, в порядке ли Николай и Павел. В дополнение ко всем расходным материалам, в другом конце комнаты есть панель мониторов — предположительно, окно во внешний мир, — но единственное, что мы смогли увидеть на включенных мониторах, — это статические помехи.

— Как вы думаете, чем это вызвано? — спрашиваю я, не в силах больше молчать. Несмотря на все мои усилия, мой голос выдает мое волнение, ужасный ужас, гложет меня изнутри при мысли о том, что Николай может быть ранен. Крепче прижав Славу к себе, я стабилизирую тон. — Взрыв, я имею в виду. Ты думаешь-"

«Может быть РПГ». Голос Алины теперь ровный, странно бесстрастный, когда она высвобождается из поддерживающих объятий Людмилы, и хотя ее глаза все еще блестят болезненным блеском, ее черты снова спокойны. «Они могли запустить его в гараж, чтобы уничтожить наши машины и исключить возможность побега. Либо так, либо вручную заложили взрывчатку у входа в гараж — значит, они уже здесь, у дома.

А Николай тяжело ранен или убит.

Тошнота, скручивающая мой желудок, настолько сильна, что мне приходится сглатывать, чтобы сдержать рвоту. Мне нужно все, чтобы мой голос звучал ровно ради Славы. «Здесь есть оружие? Я несколько раз была на стрельбище, так что могу…

Алина уже идет к панели с мониторами, где прижимается ладонью к стене, как это делал Николай в своем кабинете. И, как и в его кабинете, стена отодвигается, открывая коллекцию оружия, которой мог бы гордиться любой торговец оружием.

«Мой брат все предусмотрел», — говорит она, беря в руки «Глок». «Вряд ли они найдут эту комнату в ближайшее время, но если они это сделают, мы готовы». Она заряжает ружье быстрыми, уверенными движениями, которые заставляют меня понять, что она была на стрельбище не раз.

На самом деле она может быть так же опасна с этим оружием, как и ее брат, а он смертелен. Я видела его в действии. Он может справиться сам.

По крайней мере, так я говорю себе, чтобы не сойти с ума, пока ставлю Славу, чтобы вооружиться. Он тут же хватает меня за ноги и смотрит на меня снизу вверх, в его огромных глазах скапливается влага. «Я хочу папу». Его нижняя губа дрожит. "Где он?"

Я глажу его шелковистые волосы, моя грудь мучительно сжимается. — Не знаю, дорогой, но я уверен, что мы скоро