— Что ещё за записка? — вяло-раздражённо бросила она. Аня сама удивилась, правда опять же вяло, своей неожиданно начавшейся тормознутости. Как-то сразу всё в мире стало по фиг, хоть сейчас пожар начнись, хоть атомная война.

— Вот, читайте, — опер протянул ей бумажку, упакованную в специальный пластиковый конвертик. Аня начала читать. Текст был следующий:

Я, Каренина Анна Аркадьевна, находясь в здравом уме и трезвой памяти, заявляю, что больше не могу сносить тяжесть нищеты материальной, а ещё больше духовной, что меня окружает. К поступку, который я собираюсь совершить, меня вынуждают дочь, ставшая по причине нашей бедности проституткой, и крайне неприязненное отношение ко мне сына, сформированное в его сознании женой — Дарьей. Поэтому, не видя другого выхода, я ухожу из этой жизни. Свои работы по феминизму я завещаю обществу «Розовые пантеры» и желаю, чтобы они были опубликованы отдельным сборником. Надеюсь, что моя судьба заставит задуматься многих женщин, которые посвятили или собираются посвятить себя семье и другим патриархальным ценностям. В этом мужском мире, где женщине традиционно отводится роль существа второго сорта, где она является товаром, служащим для удовлетворения прихотей самцов, она может выбирать: рабство, борьба или смерть. Я, познавшая рабство и решившая бороться, выбираю смерть, так как силы неравны. Мои дети предали меня, моя дочь — шлюха!

Каренина А. А.

— Какой бред! — вырвалось у Ани.

— То есть вы отрицаете? — спросил опер.

— Что отрицаю?

— То, что вы — проститутка?

— Я пою в группе, я певица, понимаете? — устало ответила Аня.

— Певица? А вы где-то учились специально? — в тоне голоса почувствовалось ехидство.

— Нет… Я прошла конкурс…

— Та-а-к… Понятно. Значит, у вашей матери всё-таки были какие-то основания?

— Да какие ещё, блин, основания?! — вмешалась Долли. — Эта… извините, о покойниках плохо не говорят, но она всех в проституции подозревала, даже мою четырёхлетнюю дочку!

— Да? — на лице опера застыло глубокомысленное выражение. — А у неё с психикой, — он повертел пальцем у виска, — как?

— Как, как! Да никак! Она же уже не первый раз! Видели — ног нету?

— Угу, — все кивнули одновременно.

— Так вот! Она же под поезд бросалась, когда её муж ей алименты платить отказался на неё! — Долли кивнула на Аню. — Тогда не убилась, а сегодня вон… Горе-то какое! — Дарья неожиданно завыла и залилась слезами.

Аня вытаращилась на неё с изумлением.

— Так, запиши в протокол: «Погибшая скорее всего умерла от самоубийства»… Нет, пиши: «от суицида, на который и ранее покушалась, по причине чего лишилась обеих ног». В скобках запиши: «отрезало поездом». Дальше пиши: «способ суицида — прыжок в окно». Нет, так плохо, напиши лучше: «чтобы покончить с собой…» Нет… так тоже нехорошо. Короче, пиши: «погибшая, по предварительному заключению следствия, убила себя, совершив выброс из окна». Пока все могут быть свободны, мы тут продолжим следственные действия, а потом всех позовём.

Аня встала, ноги и руки двигались как будто в тёплой воде, взяла сумку с деньгами и документами и вышла из квартиры. Спустившись на лифте вниз, она побрела в сторону автобусной остановки.

Ноги шли сами, унося бесчувственную, лишённую каких бы то ни было мыслей или ощущений Аню прочь от её дома, похожего на тысячи домов в этом городе, который отныне не выделялся более ничем. Тут не было больше даже иллюзии семьи, очага, дома. Теперь это только бетонная коробка, клетка, замаскированная серым искусственным камнем.

[+++]

— Аня! Аня! Аня, стой! — Каренину за руку схватил Вронский, его глаза сверкали, грудь вздымалась, он зло улыбался. — Привет, я тебя все выходные искал… Что с тобой? Что у вас тут вообще за муравейник? Милиция, «Скорая»… Случилось что-то?

— У меня мама умерла, из окна выбросилась, — ответила ему Аня настолько безразличным голосом, что Вронский воспринял эту информацию как само собой разумеющееся.

— А-а… — протянул Вронский, явно не зная, что надо говорить в таких случаях, поэтому крепко прижал к себе Каренину.

С «того раза» Максим ни разу не позвонил ему. Алексей сходил с ума, пересмотрел кучу фильмов, телепрограмм, сложил сотни пасьянсов на компьютере, облазал все сайты гомосексуальной тематики в Интернете, какие только нашел. Чтобы только не думать, не иметь ни секунды свободного времени, чтобы думать о телефоне. Об этой паскуде, которая молчит и молчит!

Может, Каренина что-то знает? Может, она расскажет, что Максим уехал, что он очень занят, что у него много дел? Может, она объяснит, что Максиму никак не вырваться и нет ни минутки, чтобы позвонить Вронскому!

— Слушай, я понимаю, что сейчас, наверное, не время спрашивать…

— Что?

— А ты про Максима своего всё знаешь?

Аня отстранилась и увидела, что у Алексея такое выражение лица, как будто ему очень хочется что-то сказать, но он никак не может решиться. Каренина даже пожалела, что сказала ему о матери, теперь он… Может, он хотел ей в любви признаться?

— Всё знаю, — ответила она.

— Что его родители заставляют на тебе жениться, а он не хочет, знаешь? Он — гей! Ясно тебе?!

Аня сонно посмотрела на Алексея и отвернулась. Вронского обожгло. Ну конечно! Она ему не поверит. Ни за что не поверит, это ведь разрушит её сказку!

— Думаешь, вру?! Я точно знаю! — заорал он. — Я сам… Я знаю точно…

Вронский побагровел и нахмурился.

Аня несколько секунд не могла понять, а потом… запрокинула голову назад и заржала. Разом всплыли все воспоминания — как они были вместе в клубе, как Вронский расспрашивал у неё все про Максима, как тот смотрел на Вронского. У неё началась истерика. Она корчилась от судорог в животе, не имея сил прекратить смеяться. Люди вокруг смотрели на нее как на чумную.

— Хоть бы бога постеснялась! — крикнула на нее какая-то бабка. — Мать у нее из окна выбросилась, а она с парнем смеется! Тьфу! Глаза бы не смотрели!

— Чё ты ржёшь?! Чё ты ржёшь, сука?! Ничего не было! — Вронский орал на Аню, схватив ее за грудки.

— Конечно, не было! — заливалась Аня. — Один раз — не пидарас!

— Да пошла ты! — Вронский отшвырнул ее в сторону и пошел прочь. Потом опять повернулся к Ане и закричал: — И ничего у тебя не выйдет! Ничего ты не можешь сама! Дура! Дешевая шлюха!

Чем больше оскорблений он произносил вслед Ане, тем легче ему становилось. Что такую дрянь жалеть?! Поделом ей!

[+++]

Аня увидела подъезжающий к остановке автобус и побежала. Она бежала так, словно за ней гналась стая бешеных собак. Только когда она оказалась внутри и двери захлопнулись за её спиной, она ощутила облегчение и выдохнула.