не потребовалось бы много времени, чтобы найти себе что-нибудь подходящее. Я даже был готов в случае необходимости принять ваше предложение, – тут он слегка улыбнулся, – хотя и знал, что худшего работника вы вряд ли сыскали бы. Я не создан для того, чтобы заниматься продажей. Так или иначе, я знал, что без работы не останусь. Там, где есть земля и скот, я всегда найду себе занятие. Все казалось таким простым и ясным, когда я был за много миль отсюда. Даже неделю назад, когда мы с Грейс встретились в этой комнате, положение не казалось таким уж сложным, но теперь я понял, что это не так.

– Ты был в их доме?

– Да, был, – Эндрю перевел взгляд на огонь камина. – Мне не хотелось встречаться с ним. Я чувствовал… ну, что совершаю подлость по отношению к нему. Но потом, когда я увидел его, такое ощущение прошло. Я не могу этого объяснить, но когда я посмотрел на него, то все угрызения совести за мои тайные отношения с Грейс пропали. Он вообще не показался мне мужчиной. Я не чувствовал, что наставил ему рога. Он держал на руках Джейн. «Вы ведь не видели Джейн, верно?» – спросил он меня. Я мог отнестись к этому по-разному – например, предположить, что он насмехается надо мной, что потом выложит, что ему, мол, все известно. Однако я подумал: если бы это было действительно так, то он не смог бы вести себя подобным образом – смеяться, быть веселым… и лицо его было таким открытым. Я полагал, что никто не способен на такое изощренное поведение, на подобный спектакль.

– А как реагировала на это Грейс? – вставила Аджи.

– Она ушла в дом. Думаю, что она не смогла все это выдержать.

– Я тоже так думаю.

– Знаете, тетя Аджи, первые несколько дней меня очень удивляло, что Грейс не упоминает о детях, но когда я стоял на аллее и наблюдал за всеми тремя, то понял, в чем тут дело: если хочется представить себе картину детской любви к своему отцу, то я как раз и был свидетелем такой картины… только это были мои дети.

Эндрю отвернулся, Аджи видела теперь только его профиль; ухо и челюсть Эндрю подергивались.

– Я боялась этого, – проговорила женщина через какое-то время, – но надо примириться с таким положением. Я сама вынуждена была смириться с этим, Эндрю… Грейс не может забрать у него детей. Джейн, может быть, но не двух других, особенно Стивена, а без детей она не может уехать с вами.

– Я бы этого тоже не хотел, – отрывисто, глотая слова, сказал он.

– Что ж, тогда надо принимать все так, как оно есть. Или вы бросаете ее и уезжаете, или все остается по-прежнему.

Эндрю вновь повернулся к женщине.

– О, тетя Аджи, не говорите глупостей, – потом, покачав головой, торопливо добавил: – Извините, но вы знаете, что я имею в виду. Что бы ни случилось, я никогда не покину Грейс – такое дается человеку на всю жизнь.

– Тогда примиритесь со своим положением и не забывайте, что у вас есть мать и она не захочет оставить дом. Вы связаны по рукам и ногам так же, как и Грейс.

– Я отлично понимаю это, но самое ужасное, тетя Аджи, – что теперь эти дети нужны мне, как никогда прежде. И все из-за вчерашнего дня.

– Из-за вчерашнего дня? Что вы имеете в виду? Эндрю поднялся, подошел к окну, вернулся назад, потом проговорил:

– Стивен сказал, что я ему не нравлюсь.

– Что? Стивен такое сказал?

– Да.

– Как это случилось?

– Я уже собрался уходить. Грейс снова вышла из дома. Она стояла возле мальчика, наверное, специально. «Скажи Эндрю „до свидания“ и пожми ему руку,» – попросила она Стивена… я сел на корточки, протянул руку, а он… он отодвинулся назад, заложил руки за спину и ответил: «Я не хочу и не буду делать этого».

Грейс заговорила с ним резко, я видел, что ее рассердило такое поведение мальчика. Я попрощался и только отвернулся, чтобы уйти, как Стивен отчетливо проговорил: «Мне он не нравится, мне не нравится этот человек…» Эти слова поразили меня, как пуля.

Он смотрел тете в глаза, и в его взгляде читалась такая боль, что Аджи сжала его руку.

– Не обращайте внимания. Уж если на то пошло, то я сама помню, как говорила отцу, что хочу его смерти и хочу похоронить его, а мне было только восемь лет, – женщина засмеялась.

Эндрю, не обратив внимания на шутливую реплику, продолжал:

– Да, да. Я подумал, что все дети дурачатся, говорят совершенно непредсказуемые вещи, но что меня поразило – он… викарий… совсем не попытался остановить мальчика. Грейс очень расстроилась, а он – ничего, даже не отреагировал так, как это сделал бы в подобном случае обычный мужчина – не пригрозил мальчишке, что нашлепает его по заду. Просто стоял и улыбался. Я чувствовал себя ужасно, тетя Аджи, наверное, уже ничто не обидит меня больше, чем эти слова ребенка – «Мне не нравится этот человек». Я понял, что если не хочу испытать еще что-нибудь в этом роде, то должен немедленно уйти. Это чувство не покидало меня до тех пор, пока я не достиг своего дома и не увидел мать, сидящую у камина. С тех пор, как я вернулся, мы с ней беседовали не так уж много, но в тот день она, видно, поняла, что что-то произошло, и начала говорить. Сказала, что у нее все в порядке, что она справится и без меня и что пока я отсутствовал, она все делала сама, а я, мол, должен устраивать свою собственную жизнь… устраивать свою жизнь. Она сидела и смотрела в пустоту, смотрела сквозь меня и говорила, что я должен устраивать свою жизнь. И тут я понял, что не имею права голоса ни в одном из этих вопросов – не могу давать советы Грейс или своей матери, не могу высказывать свое мнение о детях. И если я уеду, то один – ни моя Грейс, ни мои дети, ни моя мать не поедут со мной. Наверное, ничего не изменилось: я будто и не отсутствовал вовсе… ну, вот такие дела, тетя Аджи.

Она не ответила: подыскивала слова, которыми можно было бы утешить Эндрю. Она поняла, что он уже оценил ситуацию и находит ее отнюдь не из приятных. Женщина встала, взяла со столика его стакан, подошла к шкафчику и налила Эндрю еще одну порцию виски. Потом