Несколько человек в плащ-палатках сгрудились вокруг сколоченного из неструганых досок стола, и над всеми головами колыхалась дрыновская папаха.

— Разрешите присутствовать, товарищ генерал, — спокойно, с той вольностью, которую себе позволяют только близкие по чину, полковник небрежно кинул руку к козырьку.

— А, это ты, Лапшин, — сквозь волны дыма разглядел генерал. — Присутствуй, присутствуй. А то подчиненные собрались, а командира все нет.

Подойдя ближе, Лапшин, кроме хозяина блиндажа, увидел всех своих трех комбатов, начальника штаба, командира артдивизиона и начальника СМЕРШа, маленького, невзрачного человека. Склонившись над столом, они обсуждали боевую задачу и изучали схему, пояснения к которой негромким голосом давал незнакомый Лапшину человек в брезентовом плаще с откинутым капюшоном и хромовых сапогах, до самых колен перемазанных глиной. По одежде своей он мало отличался от собравшихся командиров, только мятая кепка на голове выдавала в нем штатского человека.

— Познакомься, — кивком указал на штатского генерал. — Секретарь здешнего райкома.

— Ревкин, — сказал секретарь, подавая Лапшину холодную руку.

— Лапшин, — отозвался полковник.

— Ну что, Лапшин, — сказал генерал, — какие новости?

— Сержант Сырых и рядовой Филюков только что вернулись из разведки, — вяло доложил полковник.

— Ну и что?

— Принесли языка.

— И что он говорит? — оживился генерал.

— Он ничего не говорит, товарищ генерал.

— Как не говорит? — возмутился генерал. — Заставить!

— Трудно заставить, товарищ генерал, — улыбнулся Лапшин. — Он без сознания. Разведчики при взятии слишком сильно ударили его прикладом.

— Вот тебе на! — ударил кулаком по столу генерал. Он начинал сердиться. — В то время, как нам вот так нужны разведданные, они ценного языка глушат прикладом. Кто ходил в разведку?

— Сырых и Филюков, товарищ генерал.

— Сырых расстрелять!

— Но ударил Филюков, товарищ генерал.

— Расстрелять Филюкова.

— Товарищ генерал. — попытался заступиться за своего разведчика полковник. — У Филюкова двое детей.

Генерал выпрямился. Глаза его гневно сверкнули.

— А я, товарищ полковник, по-моему, приказываю расстрелять Филюкова, а не его детей.

Начальник СМЕРШа улыбнулся. Он ценил добрый юмор. Полковник в этом юморе тоже слегка разбирался. Он приложил руку к револьверу и послушно сказал:

— Есть, товарищ генерал, расстрелять Филюкова.

— Ну вот, наконец-то договорились, — опять-таки с юмором, довольно сказал генерал. Юмор его исходил из того, что полковник сразу должен был ответить «есть!» по-военному, а не торговаться с генералом, как базарная баба. — Подвигайся поближе к столу, — сказал он уже спокойно.

Командиры раздвинулись, освобождая место полковнику. На большом ватманском листе, лежавшем поверх двухверстки, был карандашом изображен примерный план деревни Красное и прилегающей местности. Дома изображались квадратиками. Два квадрата посредине были отмечены крестиками.

— Вот смотри. Он говорит, — генерал показал на Ревкина, — что здесь, — ткнул карандашом в один из крестиков, — и здесь, — ткнул в другой, — находятся правление колхоза и школа. Думается, что именно в этих помещениях, как самых просторных, и располагаются основные силы противника. Значит, первый батальон отсюда наносит удар сюда. — Генерал начертил широкую изогнутую стрелу, которая острием своим уткнулась в квадратик, изображавший колхозную контору. — Второй батальон бьет отсюда. — Вторая стрела протянулась к школе. — И третий батальон…

«Ладно, — глядя на стрелы, думал полковник Лапшин, — с «Милюковым авось обойдется. Главное — вовремя сказать «есть», а там можно не выполнять».

35

Очнувшись, капитан Миляга долго не мог открыть глаза. Голова раскалывалась от боли, капитан пытался и не мог вспомнить, где это и с кем он так сильно надрался. Он помотал головой, открыл глаза, но тут же закрыл их снова, увидев нечто такое, чего увидеть вовсе не ожидал. Увидел он, что находится в каком-то не то сарае, не то амбаре. В дальнем углу на снарядном ящике сидел белобрысый. лет двадцати парнишка в плащ-палатке и что-то писал, положив на колено планшет и бумагу. В другом углу, возле полуоткрытых дверей, спиной к капитану сидел еще один человек с винтовкой. Капитан стал поглядывать туда и сюда, не понимая, в чем дело. Потом откуда-то из глубины мозга стало выплывать сознание, что он будто куда-то ехал и не доехал. Какой-то красноармеец с какой-то женщиной… Ах да, Чонкин. Теперь капитан вспомнил все, кроме самых последних минут. Вспомнил, как он попросился в уборную, как перерезал веревки и привязал вместо себя кабана. Потом он полз по огороду, шел дождь, и была грязь. Была грязь… Капитан ощупал себя. Действительно, гимнастерка и брюки, все было в грязи, которая, правда, стала уже подсыхать. Но что же было потом? И как он сюда попал? И кто эти люди? Капитан стал рассматривать белобрысого паренька. Видимо, военный. Судя по обстановке, какая-то полевая часть. Но откуда может быть полевая, если до фронта далеко, а он еще недавно только полз по огороду, даже грязь не успела высохнуть? На самолете, что ли, его сюда доставили? Капитан стал из-под полуприкрытых век наблюдать за белобрысым. Белобрысый оторвался от бумаги, взглянул на капитана, взгляды их встретились. Белобрысый усмехнулся.

— Гутен морген, — произнес он неожиданно. Капитан снова опустил веки и стал неспешно соображать. Что сказал этот белобрысый? Какие-то странные нерусские слова. Гутен морген. Кажется, это по-немецки. Из тумана выплыло воспоминание. Восемнадцатый год, украинская мазанка и какой-то рыжий немец в очках, который стоит на постое у них в этой мазанке, по утрам, выходя из смежной комнаты в нижней рубахе, говорит матери:

— Гутен морген, фрау Миллег, — произнося фамилию на немецкий манер.

Рыжий был немец, значит, он говорил по-немецки. Этот тоже говорит по-немецки. Раз он говорит по-немецки. значит, он немец. (За время службы в органах капитан Миляга научился логически мыслить.) Значит, он, капитан Миляга, каким-то образом попал в плен к немцам. Хотелось бы. чтоб это было не так, но правде надо смотреть в глаза. (Глаза его были в это время закрыты.) Из печати капитан Миляга знал, что работников Учреждения и коммунистов немцы не щадят. В данном случае Миляга был и то и другое. И партбилет, как назло, в кармане. Правда, членские взносы не плачены с апреля, но к го станет разбираться в тонкостях?

Капитан снова открыл глаза и улыбнулся белобрысому, как приятному собеседнику.

— Гутен морген, херр, — вспомнил он еще одно слово, хотя не был убежден, что оно вполне прилично.

Тём временем младший лейтенант Букашев, тоже мучительно припоминая немецкие слова, сложил из них простейшую фразу:

— Коммен зи херр.

«Наверное, он хочет, чтобы я к нему подошел», — сообразил капитан, отметив про себя, что слово «херр» должно быть вполне употребительным, раз белобрысый его произносит.

Капитан встал, превозмог головокружение и продвинулся к столу, приветливо улыбаясь белобрысому. Тот на улыбку не ответил и хмуро предложил:

— Зитцен зи.

Капитан понял, что его приглашают