Когда Анжелика, утомленная скукой и бездельем, направилась в комнату, под ее окном послышались звуки гитары. Анжелика выглянула в сад, но в темных кустах никого не увидела.

«Неужели сюда явился Энрико? Как он мил, этот мальчик. Решил меня развлечь…»

Невидимый музыкант начал петь. Голос оказался низкий, не такой, как у пажа.

При первых же нотах у Анжелики замерло сердце.

Какой тембр, то бархатистый, то серебряный, какая безукоризненная дикция, такому божественному голосу могли бы позавидовать все эти доморощенные трубадуры, которые наводняют Тулузу с наступлением ночи. В Лангедоке прекрасные голоса не редкость. Да и мелодия легко рождается на губах, привыкших смеяться и декламировать. Но этот певец — истинный артист. Какой необычной силы у него голос! Казалось, он заполнил весь сад, и даже луна дрожит от его звуков. Певец исполнял старинную народную песню на провансальском языке, изящество которого так часто восхвалял граф де Пейрак. В устах певца оживали тончайшие нюансы языка. Анжелика понимала не все слова, но одно — она поняла его! — повторялось непрестанно: «Аморе! Аморе!»

Любовь!

***

И Анжелика вдруг догадалась: «Это он, последний из трубадуров, это Золотой голос королевства!»

Она никогда не слышала такого пленительного пения. Порою ей говорили: «Ах, если бы вы услышали Золотой голос королевства! Но он больше не поет. Когда же он снова начнет петь!» И на нее бросали насмешливый взгляд, жалея ее, что она не слышала эту знаменитость их края.

— Один только раз услышать его, а потом умереть! — твердила госпожа Обертре, жена главного капитула Тулузы, весьма экзальтированная дама лет пятидесяти.

«Это он! Это он! — твердила Анжелика. — Но почему он здесь? Неужели ради меня?»

Она увидела свое отражение в большом зеркале спальни — рука на груди, глаза расширены — и с издевкой сказала себе: «До чего же я смешна! Может, это д'Андижос или какой-нибудь другой воздыхатель просто нанял музыканта, чтобы он спел мне серенаду…»

Но тем не менее она толкнула дверь и, прижав руки к груди, чтобы сдержать бешеный стук сердца, осторожно проскользнула в переднюю, спустилась по белой мраморной лестнице и вышла в сад. Неужели для Анжелики де Сансе де Монтелу, графини де Пейрак, наконец начнется жизнь? Ибо любовь — это и есть жизнь!

Голос доносился из стоящей на самом берегу беседки, увитой зеленью, где находилась статуя богини Помоны. При приближении Анжелики певец замолк, но продолжал тихо перебирать струны гитары.

Луна в этот вечер была неполной и по форме напоминала миндаль. Но она все же хорошо освещала сад, и Анжелика увидела, что в беседке кто-то сидит, прислонясь к цоколю статуи…

Незнакомец явно заметил ее, но не шелохнулся.

«Это мавр», — разочарованно подумала Анжелика.

Но тут же увидела, что ошиблась. На лице мужчины была бархатная маска, а белые руки, сжимавшие гитару, не оставляли сомнения в том, что он не мавр. Темная шелковая косынка, повязанная на его голове на итальянский манер, скрывала волосы. Насколько можно было разглядеть в полумраке беседки, на нем был поношенный странный костюм — нечто среднее между костюмом слуги и комедианта, на ногах грубые опойковые башмаки, какие носят люди, которым приходится много ходить — возчики и бродячие торговцы, но из рукавов его куртки выглядывали кружевные манжеты.

— Вы чудесно поете, — сказала Анжелика, видя, что он не двигается, — но я хотела бы знать, кто вас прислал?

— Никто, сударыня. Я пришел сюда потому, что знаю: в этом доме находится самая прекрасная женщина Тулузы.

Мужчина говорил очень медленно и тихо, приглушая голос, словно боялся, что его могут услышать.

— Я прибыл в Тулузу сегодня вечером и сразу же отправился в Отель Веселой Науки, где собралось многочисленное веселое общество, и где я хотел петь свои песни. Но когда я узнал, что вы уехали, я бросился сюда вслед за вами, потому что слава о вашей красоте гремит в нашем краю, и я уже давно жаждал увидеть вас.

— Но ваша слава гремит не меньше! Ведь вы тот, кого называют Золотым голосом королевства, не правда ли?

— Да, это я, сударыня. И я ваш покорный слуга. Анжелика села на мраморную скамью, которая тянулась полукругом вдоль стен беседки. От вьющейся жимолости исходил одурманивающий аромат.

— Спойте еще, — попросила Анжелика.

Страстный голос зазвучал снова, но на этот раз мягче и глуше. Это была уже не призывная песня, а нежное признание, доверительная исповедь.

— Сударыня, — вдруг сказал музыкант, — простите мне мою дерзость, но я хотел бы перевести для вас на французский язык строфу, на которую меня вдохновили ваши очаровательные глаза.

Анжелика склонила голову.

Она уже не знала, сколько времени сидит в саду. Да и какое это могло иметь значение! Ночь принадлежала им.

Он довольно долго перебирал струны гитары, словно вспоминая мелодию, потом глубоко вздохнул и начал:

Очи цвета морской волны.

О, меня захлестнули они.

Я плыву, утонувший в любви, Без руля по волнам Ее сердца.

Анжелика закрыла глаза. Гораздо больше, чем эти пылкие слова, ей доставлял неведомое дотоле наслаждение его голос.

В ее дивных зеленых очах, Словно ранней весною в пруду, Отражаются звезды.

***

«Пусть он сейчас подойдет ко мне, — мысленно заклинала Анжелика. — Ведь это мгновение никогда больше не повторится. Такое чувство нельзя пережить дважды. Это так похоже на те любовные истории, которые мы некогда рассказывали друг другу в монастыре».

Голос смолк. Певец скользнул на скамью к Анжелике. По тому, как он обнял ее твердой рукой, как властно и нежно приподнял ее подбородок, она инстинктивно почувствовала, что перед ней человек, покоривший немало женских сердец. Эта мысль на секунду огорчила ее, но едва его губы коснулись ее губ, она забыла обо всем на свете. Она никогда не думала, что губы мужчины могут быть свежими, как лепестки, такими нежными и сладостными. Его мускулистая рука крепко сжимала, ее, а с его уст, казалось, еще лились чарующие звуки песни, и, опьяненная этими звуками и этой мужской силой, Анжелика оказалась словно втянутой в какой-то водоворот и тщетно пыталась пробудить в себе остатки разума.

«Я не должна этого делать… Это нехорошо… если Жоффрей застигнет нас здесь…»

Потом все куда-то провалилось. Мужчина своими губами приоткрыл ее губы. Его горячее дыхание опалило ее и блаженным теплом разлилось по жилам. Закрыв глаза, она как бы растворилась в этом бесконечном поцелуе, в этой страсти и уже готова была перейти последний рубеж. Все ее существо было охвачено негой, ощущением, настолько новым для нее, настолько острым, что оно вдруг вызвало в ней протест и даже боль. Она резко вздрогнула и отпрянула от незнакомца.