за десять рабочих часов. Да, всего только десять сантиметров на двух человек. Как будто бы совсем немного — и всё же…

Вначале редко кому удавалось осилить эту норму. Опыт приходил со временем, как и во всяком деле. Так и у нас. К концу месяца все тридцать человек бригады за одну смену углублялись в пятнадцати шурфах на три метра. Опять на столе появилась ежедневная добавка в виде премиального блюда. Деньги на стройке никому не начислялись.

Такой выработки добились не просто физической силой, а применением хитрости и смекалки. По началу один человек работал в шурфе, а другой стоял на вороте (по типу колодезного) над шурфом. Когда стоящий на вороте замерзал, как говорится, до ручки, менялись местами.

В шурфе большим зубилом и четырёхфунтовой кувалдочкой на короткой ручке откалывались маленькие кусочки скалы. По мере накопления их на целое ведро, щебёнка воротом поднималась на-гора.

Редко-редко и далеко не всем удавалось углубиться на установленные десять сантиметров.

Что-то нужно было придумывать. Сегодня простили недоработку, завтра оставят после десяти часов «мартышкиного труда» довыполнять норму, а послезавтра посадят всю бригаду на штрафной паёк.

Ты бригадир, — думалось мне, — ты ведь инженер. Неужели ничего не придумаешь, чтобы облегчить труд и вывести бригаду «в люди»? Неужели посадишь бригаду на триста граммов хлеба?

Вспомнил, как в Москве, при открытых работах по устройству метро в Сокольниках, прежде, чем начать долбить землю, по всей трассе оттаивали грунт и только после этого начинали работать киркой и лопатой. Тогда я часто бывал на строительстве метрополитена как член Московского Совета. Но там был грунт, а ведь здесь скала?!

А что, если привлечь к решению вопроса физику? Что, если нагреть скалу (имеется в виду, конечно, дно шурфа), а потом быстро охладить? Не будет ли легче?

За этот день мы, все сорок человек, почему-то и десять человек, работающих «на транспорте», получили всего двенадцать килограммов хлеба и сорок черпаков турнепсовой баланды без каши. Но зато в этот день мы, рыская по всей строительной площадке, поднесли к каждому шурфу по несколько вёдер угля, наносили обрезков досок, поленьев, а из-под горы — носилками снега (снег в местах, защищённых от солнца, держится здесь круглый год).

За полчаса до ухода в лагерь в шурфах разложили костры, забросав их углем. А утром, придя на работу, быстро, обжигаясь, заполнили ещё тлеющим углем вёдра, воротом вытащили на-гора, а ямы засыпали снегом, утрамбовывая его ногами.

В шурфах оказалось достаточно жарко, а на постели шурфа с успехом можно было печь картошку, если бы она у нас была. Через полчаса опустились в шурф, а ещё через час норма была «схвачена». Дно шурфа во всех направлениях было в трещинах. Забивая в эти трещины зубила, мы откалывали иногда куски, не вмещавшиеся в ведро.

С этих пор мы были уже ударной бригадой на стройке. Нашлось много последователей. А нам даже стали подвозить в бочках воду для заливки шурфов, дрова и уголь. Нормы, конечно, пересмотрели, но не обидели.

Вольнонаёмный прораб обещал даже похлопотать перед лагерным начальством о выдаче всей бригаде обмундирования первого срока. Но — одно дело — обещать, а совсем другое — обещание выполнить. Никакие силы не могли воздействовать на работников вещевого стола. Только хорошее «на лапу» могло гарантировать это. А «на лапу» взять было неоткуда. Да и потом, когда уже были такие возможности, ни один нарядчик, комендант, ни один лагерный «придурок» от меня лично никаких приношений не удостаивался, за исключением одного случая, о чём расскажу несколько позже.

Наконец шурфы готовы. Их глубина шесть метров. В каждом шурфе сделаны карманы — углубления перпендикулярно оси шурфа для нескольких мешков с аммоналом. Вот уже и аммонал заложен в свои гнёзда. Подвезли бочки с водой. К стенке шурфа закрепили на всю глубину деревянные рейки с укреплёнными на них проводами. Стали засыпать шурфы выброшенной из них щебёнкой. Слой щебёнки, а сверху два-три ведра воды. И так до самого верха.

Теперь уже всё готово. До завтра шестиметровый столб сцементируется внутренним холодом скалы (минус десять градусов) в сплошной монолит и можно будет рвать.

А сегодня стало как-то грустно и неуютно. Сколько труда и сил вложено в эти шурфы! Месяц и десять дней мы вгрызались в скалу, а сегодня за одну смену все наши труды стёрты, шурфов больше нет. На их месте грозные, начинённые аммоналом и забитые щебёнкой стволы. Мы уже привыкли к этим колодцам, мы полюбили их, вот почему мы, каждый по-своему, грустили и мысленно прощались с ними.

На другой день у вахты производственной зоны предупреждают под ответственность бригадиров, чтобы к месту вчерашней работы не ходить, а всем пройти до горы, отстоящей в двух километрах от площадки, за красные флажки.

Поднялись на пологий склон горы. Кто стоит, кто сидит, а одетые получше (у некоторых не бушлаты, а полушубки) легли прямо на снег. Тёмная масса одинаково одетых людей, большим, меняющим свои очертания пятном, разлилась по белоснежному склону горы.

А где же часовые, где же проволока? Оказывается, никакой проволоки нет. Конвой где-то в засадах. А вокруг всей производственной зоны, через каждые три-пять метров — торчащие из-под снега колышки с красными флажками.

Проработали уже свыше двух месяцев и не думали, что производственная необходимость сможет заставить конвой мириться с такой несовершенной системой охраны «врагов народа». Ведь в пургу флажки занесены снегом, ведь в долгую полярную ночь эти флажки просто не видны. Так охраняют нас или нет?! Зачем и кому нужен этот фарс?

А ведь к месту работы ведёт конвой, читает «молитву», пропускает через вахту и ворота, обвитые колючей проволокой, прямо в незагороженную зону!

Не имеем ли мы право теперь задать вполне уместный к случаю вопрос: думали ли вы, когда сопровождали нас с ружьями наперевес и со стаями собак, что это необходимо, что вы делаете святое дело — охраняете врагов народа от своего народа? Сомневаемся, что вы сами верили в необходимость и целесообразность вашей работы. А если и верили, то просто потому, что не думали, а не думали — потому что не верили. Вот вам круг и замкнулся!

А ведь уже шла война. Страна изнемогала от её тягот. На заводах, фабриках, нолях работали миллионы женщин и детей, вставших на место ушедших на фронт мужей, отцов, братьев. Вы же здесь разыгрываете неслыханную по своему цинизму комедию!

На десятки и сотни тысяч заявлений во все инстанции с просьбой отправить на фронт, хотя бы в штрафные батальоны, отвечаете отказом: