Алекс!

Носиться с бешеной скоростью по улицам пригорода не полагается, и, когда я все-таки повернул на Гарнер-стрит, увидел аквамариновый микроавтобус, уже притормозивший у нашего дома. Алекс вышел, но автобус еще подождал: водителю полагалось не уезжать, пока кто-то из взрослых в доме не сменит вахту. Оставалось сто метров, я поддал газу, а потом резко нажал на тормоза, остановившись прямо за автобусом. Я выскочил из машины, распевая:

— Я дома!

Автобус благодарно продолжил путь.

Но Алекс уже отвернулся от двери. Он насупился.

— Ты опоздал.

— А вот и нет. — Я посмотрел на часы, которые показывали две минуты седьмого. У меня снова появилось чувство, что формально я не прав, но морально правда целиком на моей стороне. Я Хороший Папа, тот, который вскоре покинет семью, как ни прискорбно. — Ты знаешь, с какой скоростью мне пришлось ехать, чтобы добраться вовремя?

— Нет. — На лице Алекса изобразилось сомнение. — И с какой?

— Больше восьмидесяти. Чтобы успеть к тебе вовремя. — Я похлопал по капоту «субару», как верного коня по холке.

— Хм. А если бы ты не успел?

Это было предусмотрено. Между прочим, Джейн репетировала с ним эту ситуацию.

— Брось, ты же знаешь.

— Нет, не знаю.

— Но мама же говорила тебе. Несколько раз.

— Я не помню.

Я вздохнул. Не с удовольствием и не с полным изнеможением, но, возможно, со смирением.

— Алекс.

Нет ответа. Он разглядывал «молнию» на рюкзаке.

— Алекс!

— Да, папа.

Он что, издевается?

— Ты должен подождать меня десять минут, а если я так и не появлюсь, пойти к Дисальва.

Джейн договорилась с Луизой Дисальва насчет наших детей, хотя скорее договоренность касалась меня, а не Джейн, поскольку предполагалось, что именно я буду днем дома. Как большинство хороших руководителей, Джейн умела ловко переложить ответственность на чужие плечи. Так или иначе, повторив с Алексом этот вариант, я оставил его в покое.

— Но я успел. — Я достал из кармана мою драгоценность — ключ от дома, который я отделил от остальной связки. — Держи, можешь открыть дверь.

— Можно?

Алекс схватил ключ и побежал по дорожке к дому. Удивительно, как дети радуются повседневным делам. Если только он опять не смеется надо мной. Перед самой дверью Алекс вдруг споткнулся о ступеньку и шлепнулся. Он сидел и потирал колено. Я спросил, не ушибся ли он.

— Кажется… нет.

— Хорошо. Так, может, откроешь дверь?

Он пожал плечами:

— У меня нет ключа.

— В каком смысле? Я только что дал тебе ключ.

— Нет, ты мне его не давал.

— Что?! — Может быть, я отреагировал слишком бурно, но надо учесть, какую важную роль приобрели ключи в последнее время. Я взял его и встряхнул, чтобы он посмотрел на меня. — Мой ключ! — Я мог бы перевернуть его вверх ногами, если бы надеялся, что кусочек металла выпадет из него. Но у меня в руках был только перепуганный ребенок. Я не мог остановиться. Мною овладел Сногз. — Где ключ?

— Я… я н-не знаю…

— Но я же дал его тебе? Ведь дал же!

Он не смотрел на меня, но я должен был заставить его понять, с кем он имеет дело. Я зажал его лицо в ладонях и заставил посмотреть на меня. Он отвел взгляд, и я сжал его еще сильнее.

— Теперь послушай меня…

Он зашмыгал носом, и пришлось его отпустить, но стоило мне его отпустить, как он показался мне таким несчастным, что я его обнял. Он не оттолкнул меня. Нет, он боднул меня головой. Прямиком в пострадавшую челюсть, и она страшно разболелась.

— Почему ты такой противный?

Я опустил его на крыльцо.

— Потому что ты никогда меня не слушаешь!

— Потому что ты злой!

Я схватился за челюсть, которая саднила вдвое сильнее прежнего. Семья — это палка о двух концах. Но я не стану бить его. Вместо этого я заорал:

— Я злюсь, потому что ты никогда не делаешь то, что я говорю!

— Но это потому, что ты злой!

Я хотел было ответить в том же духе, но понял, что мы вечно можем ходить по этому кругу.

— Ну все, хватит. Я перестану, если ты перестанешь, ладно?

Он что-то буркнул себе поднос. Удивительно, как быстро отходят дети.

— Слушай, — сказал я, — я точно дал тебе ключ. Ты побежал к двери. Что случилось?

— Я упал. — Он показал на колено. — Еще болит.

— Сочувствую. Но куда делся ключ?

Он боязливо пожал плечами:

— Наверное, потерялся. Я не нарочно.

Более внятного извинения мне было не добиться. Тогда мы стали искать ключ на дорожке, за крыльцом, в кустах… и нигде не могли найти. Какая-то нелепость, но этот чертов ключ нигде не находился. И у меня опять разболелась челюсть. Но гораздо больнее была мысль, что лучше уйти до того, как мы с Алексом уничтожим друг друга. Я твердил себе, что Алекс — это причина, чтобы остаться, а не уходить, но не обманывал ли я себя? Я обшарил последний лоскут травы в поисках ключа, но встал с пустыми руками.

«Может, он его проглотил», — сказал Сногз. Мне это показалось маловероятным, но все-таки я спросил у Алекса. Он сказал, что не глотал. Так, проведя двадцать минут в поисках, мы угрюмо встали на дорожке.

— Я сдаюсь, — покачал я головой, признавая поражение.

Алекс посмотрел на деревья.

— Может… может, ключ унесла белка.

Вряд ли, сказал я ему. Он выдвинул ту же гипотезу, заменив белку на воробья. Я сказал, что вопрос спорный. Он спросил, что значит «спорный». Я объяснил, тогда он спросил, когда мы будем ужинать.

— Что ж, похоже, нам придется поужинать в городе.

Я посмотрел на часы: уже половина седьмого, а Джейн вернется около восьми. Только ее машина не на вокзале, поэтому придется за ней заехать. Может быть, она оставила сообщение на автоответчике, но я не мог попасть в дом. Не то чтоб мне очень хотелось услужить супруге, но в данном случае она не виновата — если только она не виновата во всех случаях. Не говоря уж об Алексе, который просто сводил меня с ума. Раздражение, за которым следует чувство вины, за которым следует искупление, — вот что такое моя семейная жизнь в последнее время. Почему сегодня должно быть по-другому? Как бы то ни было, я не собираюсь торчать здесь до ночи.

— Знаешь что. — Я хлопнул Алекса по плечу, и он вздрогнул. — Давай поедим в «Макдоналдсе».

— Правда?

Он знал, что я терпеть не могу «Макдоналдс».