Касл заключает Нурию в такие жаркие, наполненные любовью объятия, что от нахлынувших эмоций у меня щиплет в глазах. Приходится даже отвернуться на несколько секунд.

Когда поворачиваюсь, Касл весь лучится от радости.

– Почту за честь давать вам консультации в тех областях, в которых я разбираюсь. И если я недостаточно часто это повторял, позволь снова повторить: Нурия, я так тобой горжусь! Так горжусь вами обеими! – признается он, глядя на Сэм. – И мальчики были бы горды.

Глаза Нурии от переживаний блестят. Кажется, даже Сэм растрогана.

Еще минута, и мне понадобится носовой платок.

– Ну что ж. – Уорнер встает на ноги. – Рад, что покушение на мою жизнь сподвигло вашу семью воссоединиться. Но я пошел.

– Стой…

Я беру Уорнера за руку, однако он меня отпихивает.

– Продолжишь хватать меня без разрешения, вырву руки.

Делаю вид, что не замечаю угрозы.

– Может, скажем, что мы уходим?

Сэм хмурится.

– Уходим?

Нурия от удивления приподнимает брови.

– Мы?

– Мы идем спасать Джей, – объясняю я. – В Океанию. Нам все Джеймс рассказал. Да, кстати, переговорите с ним. У него есть новости об Адаме, и вам они не понравятся. А я не собираюсь пересказывать.

– Кент всех предал, чтобы спасти свою шкуру.

– Чтобы спасти Джеймса, – уточняю я, бросая на Уорнера неодобрительный взгляд. – И, чувак, я же только что сказал, что не хочу об этом распространяться.

– Пытаюсь разложить все по полочкам.

Касл выглядит ошарашенным. Молчит.

– Пообщайтесь с Джеймсом, – прошу я. – Он объяснит, что происходит. А нам с Уорнером надо успеть на самолет.

– Успеть угнать самолет.

– Точно, угнать самолет, до заката. Знаете… слетаем, заберем Джей и обратно, бум-трах-тарарах, и на месте.

Нурия и Сэм смотрят на меня как на идиота.

– Бум-трах-тарарах? – переспрашивает Уорнер.

– Да. Ну ты что? – Я хлопаю в ладоши. – Бум. Готово. Все просто.

Уорнер со вздохом от меня отворачивается.

– Стойте… Вы намерены провернуть такое вдвоем? – Сэм хмурится.

– Если честно, чем меньше, тем лучше, – отвечает за меня Нурия. – Меньше людей скрывать, меньше движений согласовывать. Я бы предложила пойти с вами, но у нас еще много раненых, нужно о них позаботиться. К тому же после смерти Амелии явно придется разбираться с новыми эмоциональными всплесками.

У Касла загораются глаза.

– Пока они выручают Эллу, – обращается он к Нурии и Сэм, – а вы хозяйничаете здесь, я, пожалуй, свяжусь с друзьями по своей сети. Расскажу, что происходит, поясню, что грядут перемены. Помогу скоординировать наши действия по всему земному шару.

– Отличная мысль, – замечает Сэм. – Может, нам уда…

– Плевать, – громко выдает Уорнер и поворачивается к двери. – Я ухожу прямо сейчас. Кишимото, если идешь, не отставай.

– Точно! – Пытаюсь говорить типа круто. – Все. Досвидос. – Салютую двумя пальцами, бегу прямо в дверь и… впечатываюсь в Назиру.

Назира.

Мать честная! Она очнулась. Совершенна, как ангел. И зла, как черт.

– Вы двое без меня никуда не пойдете, – заявляет она.

Я воровка.

Я украла тетрадь и ручку у одного из докторов – вытащила из белого халата, когда он не видел, и засунула себе за пояс брюк. Незадолго до того, как доктор приказал тем людям меня забрать. Тем, в странных костюмах с толстыми перчатками и в противогазах с мутными пластиковыми оконцами, скрывающими глаза. Помню, как подумала, что это пришельцы. Помню, как подумала, что они должны быть пришельцами, потому что людьми они быть не могут; не могут быть людьми те, кто скрутил мне за спиной руки и сковал их наручниками, те, кто привязал меня к стулу. Они тыкали в меня электрошокерами, вновь и вновь, чтобы заставить меня кричать. Нет, я не кричала. Стонала, но не произнесла ни слова. Слезы текли по моему лицу, но я не рыдала.

Думаю, это их разозлило.

Они хлестали меня по щекам, приводя в сознание, хотя мои глаза были открыты. Кто-то отвязал меня, оставив наручники, ударил по коленям, а потом велел встать. И я пыталась. Пыталась и не смогла. В конце концов три пары рук выпихнули меня за дверь, и какое-то время я лежала на бетонном полу окровавленным лицом вниз. Если честно, то момент, когда меня втащили внутрь, я не помню.

Мне все время было холодно.

Я чувствую пустоту, будто во мне ничего не осталось, кроме разбитого сердца – единственного выжившего в этом аду органа. Чувствую, как внутри раздается его биение, чувствую, как его стук отражается в каждой косточке. Наука говорит, что у меня есть сердце, общество говорит, что я чудовище. И я это знаю, конечно, знаю. Я знаю, что натворила. И не прошу сочувствия.

Только порой я задумываюсь – размышляю, – если бы я была чудовищем, я бы, конечно, уже поняла это?

Я бы чувствовала гнев, злость, месть?

Я бы знала, что такое слепая ярость, жажда крови, потребность отмщения?

Вместо этого во мне бездна, такая глубокая, такая темная, что ничего не разглядеть. Я не вижу, что там. Я не знаю, ни кто я, ни что со мной будет.

Я не знаю, что могу натворить снова.

Из дневников Джульетты в психиатрической лечебнице

Я застываю на месте. Не могу прийти в себя. Когда же до меня, наконец-то, доходит, что Назира и правда рядом, что она очнулась, что она в порядке, я заключаю ее в объятия. От ее защитной позы ничего не остается, она вдруг вся такая девочка-девочка – моя девочка, – и все внутри меня взрывается счастьем. Назвать Назиру невысокой язык не повернется, однако в моих руках она кажется маленькой. Совсем кроха. Словно так и задумано, чтобы ей было удобно у меня на груди.

Я в раю.

Когда мы прекращаем обниматься, улыбаюсь, как идиот. И мне по барабану, что все на нас пялятся.

– Привет. Я так рад, что ты в порядке.

Она резко и глубоко вздыхает, а потом… на ее губах расцветает улыбка, которая полностью меняет выражение ее лица. Назира уже не похожа на наемницу, намного больше – на восемнадцатилетнюю девчонку. Впрочем, если честно, мне по душе обе ипостаси.

– Я так счастлива, что ты тоже в порядке, – тихо говорит она.

Мы не можем наглядеться друг на друга… Потом рядом раздается чье-то театральное покашливание.