этого дело? Другой вопрос, что сама по себе попытка повернуть ход событий… повернуть «трубу большого диаметра» — так, кажется, вы это называете? — это ведь чудо. Поверить в это изначально было невозможно…

— Подождите, — прерывает его Вадим нервно. — Вы хотите сказать, что это не вы заказали мне… повернуть трубу?

— Ну, разумеется, не я! Вы придаете моей особе слишком уж большое значение. Я никогда не осмелился бы сам поставить перед вами такую задачу. Но меня попросили, и я никак не мог позволить себе отказать. Кроме того, в той, если можно так сказать, операции серьёзно пострадали мои люди… Автокатастрофа. Три месяца больниц… Сумасшедшие расходы…. Ну, да чёрт с ними, с деньгами, главное, все остались живы.

— Так, кто же Вас попросил?

— А Вы не знаете? Не догадались?

— Нет.

— Нет? — Хан Автандилович явно находится в большом затруднении.

Похоже, что он уже сожалеет о затеянном разговоре.

— Но в таком случае я вовсе не уверен, что могу… Зачем? Нет же никакого смысла…

— Нет никакого смысла — в чем?

СЮЖЕТ 27/8

Хан Автандилович не отвечает. Врать он явно не хочет, а говорить правду не хочет еще больше. Выдержав совершенно недвусмысленную и откровенную паузу, он говорит, вдруг:

— В конце концов, какая вам разница? Главное ведь не это. Главное, что все ваши проблемы оказались теперь решены. Все. Вы победили. А значит, как говорит один мой знакомый:

«И можете дышать себе свободно».

Это довольно пошлое искажение какого-то очень знакомого стиха. Плоская шутка, по сути дела. Совершенно здесь неуместная. Но произнесена она с таким внезапно прорвавшимся и отнюдь не шуточным высокомерием, и Хан Автандилович делается вдруг так недоступен и величествен, что Вадим (удивляясь себе) вдруг внутренне трепещет и обнаруживает на лице своем отвратительно искательную улыбку. Он тотчас же вспоминает Пушкина:

«Черт возьми, почувствовал подлость во всех жилах» и, чтобы побороть это внезапное и стыдное наваждение, произносит с рекламным пафосом:

— «Свободное дыхание! Быстро и надолго!».

Однако Хан Автандилович, видимо, никогда не смотрит телевизор, почему и дурацкого этого выпада не понимает совсем. Он только брови свои трагические вопросительно поднимает, словно ждёт продолжения или хотя бы объяснения, но ничего не дожидается и повторяет снова:

— Какая вам разница, Вадим Данилович? Вы лучше скажите мне, что вы теперь станете делать? Вы не задумывались еще, что вы теперь станете делать?

Это хороший вопрос, потому что Вадим, конечно, ни о чем таком не задумывается. И не собирается задумываться. Сейчас ему хочется только понять, кто же его «заказал» и зачем. Совершенно бесполезное и даже дурацкое желание, но зато вполне естественное.

— А почему я вообще должен об этом задумываться? — спрашивает он с раздражением.

— А потому, — говорит Хан Автандилович проникновенно, — Что вы сделались теперь в некотором роде источником эволюции.

— Ну и что?

— Да, собственно, ничего особенного… Разве что… придется Вам быть повнимательнее. Я читал где-то: эволюция уничтожает породившие ее причины…

— Я тоже это читал, — говорит Вадим медленно. — И тоже — где-то…

СЮЖЕТ 27/9

Телефонный звонок, вдруг, раздается неожиданно, так что оба почему-то вздрагивают, и Вадим вновь (мимоходом) отмечает про себя, что гость его только выглядит вальяжно, а на самом деле напряжен и словно бы ждет все время какой-то неприятности. Он берёт трубку.

— Слушаю.

— Это Андрей, — говорит Страхоборец.

— Он у тебя?

— Д-да… А кто, собственно?

— Где сидите? В гостиной?

— Ну.

— Или на кухне?

— Нет, в гостиной. А что?

— Ничего. На всякий случай, — непонятно объясняет Страхоборец, — Ты, главное, не дрейфь, продержись еще минут пять, мы сейчас будем.

— Кто это — «вы»? — спрашивает Вадим, но Страхоборец уже дает отбой. Вадим вешает трубку и, пожав плечами, говорит гостю:

— Странный звонок какой-то. Ребята, видимо, сейчас зайдут…

Он говорит это в знак извинения, но гость понимает его совсем по-другому и сразу же начинает собираться.

— Ну, разумеется, разумеется… — спешит он, — Извините, я засиделся у вас, а ведь всего-то и хотел, что выразить вам свое восхищение… И кстати, вот… Не сочтите, пожалуйста, за…

Он лезет за пазуху, что-то там ухватывает, но зацепляется, краснеет от неловкости, потом все-таки вытаскивает и кладёт на середину стола две обандероленных пачки долларов — двадцать тысяч. Тут лицо его вдруг искажается необычайно — словно его прижигают огнем или он видит отвратительное привидение.

— Что это⁈ — почти кричит он, судорожно вскакивая и загораживаясь стулом.

Сцена 28. Корпорация «Драбант»

СЮЖЕТ 28/1

Вадим оглядывается и тоже вскакивает. Из спальни, распространяя объявившийся, вдруг, из ничего неприятный хрустящий шелест, плывёт к ним по воздуху что-то черно-полосатое, большое, какая-то воздухоплавающая медуза, размером, как кажется Вадиму, с ладонь, — свисают пучком неподвижные, как бы парализованные щупальца-лапки, длинное черно-полосатое тело беспричинно содрогается, и вертолетным винтом крутится над всем этим прозрачное шелестящее мерцание. Это гигантская оса. Тигровый шершень. Прошлым летом гнездо их объявляется вдруг над балконом, и приходится вести настоящую войну с этими чудовищами в палец длиной — бесстрашными и опасными, словно летающий аспид.

— ЁК-КЭЛЭМЭНЭ!.. — шепчет Вадим, невольно отступая.

Шершень уже плывёт над столом, он направляется прямо к Хану Автандиловичу, он словно целится собою в него — медленный, страшный, неотвратимый, и Вадим в отчаянии бьёт по нему рукой, не успев ни подумать о возможных последствиях, ни испугаться по-настоящему. Он — попадает (ощущение в руке такое, словно он бьёт по пучку сухих листьев).

Шершень падает на стол, прямо на пачку денег и распластывается на ней, растопырив полосатые лапы, все так же подергиваясь длинным полосатым брюхом и бессильно дрожа перепончатыми желтоватыми крылышками. Он чудовищно, неестественно огромен — со средний палец длиною. Вадим никогда не видел таких и даже не думал, что такие бывают.

— Спасибо, — говорит Хан, еле шевеля онемевшими губами и сейчас же добавляет с отчаянием в голосе, — Еще один! Гос-споди…

Из спальни с хрустящим гудением плывёт второй — еще больше, еще страшнее, еще опаснее на вид. Но этот тянет с явным трудом, как подбитый бомбардировщик, еле ползущий к родному аэродрому, нет, конечно, за ним хвоста маслянистого дыма, но эта механическая натуга, почти немощь, неуверенность какая-то, словно летит он вслепую, не понимая, куда летит и зачем.