С того дня граф несколько изменился, он держался от Обри на расстоянии и ни о чем ее не просил. Он выглядел напряженным, его глаза ввалились, и губы снова были сжаты в привычную строгую линию. И хотя Обри часто чувствовала на себе его взгляд, такой же настойчивый и жгучий, как всегда, он больше не пытался заманить ее к себе в постель. В их повседневных делах между ними безошибочно чувствовались натянутость, смутное ощущение, что некоторые вопросы остались без ответов, что спор так и не закончен.

Обри должна была бы радоваться его отчужденности, однако ее все больше охватывала паника, и преследовало неприятное, назойливое ощущение, что она совершила непоправимую ошибку и что-то ценное ускользает у нее из рук, а она не может этому воспрепятствовать. Постепенно дни становились такими же безрадостными, как ее самые мрачные дни в Шотландии, когда холодные тюремные стены отгораживали ее от Айана и всего, что ей было дорого. Но сейчас стена была совсем другого рода, эта стена отчасти была воздвигнута ею самой, однако Обри построила ее недостаточно крепкой, камень превратился в глину, и все рухнуло – Обри безнадежно влюбилась в графа Уолрейфена.

Обри еще сопротивлялась ужасающей правде, когда примерно через две недели после отъезда лорда де Венденхайма у нее возникло дурное предчувствие. Она проходила через большой зал в тот момент, когда принесли почту, и ее взгляд случайно упал на лежавшее сверху толстое письмо. Каждый, кто во время пребывания в Кардоу лорда де Венденхайма наводил порядок в библиотеке, безошибочно узнал бы угловатые черные буквы письма этого человека, он делал много небрежных заметок для себя на трех или четырех языках.

Сначала Обри не придала значения письму, но потом что-то на конверте привлекло ее внимание, и она пристальнее пригляделась к нему.

Бирмингем – письмо было отправлено из Бирмингема.

Обри охватил привычный холодный страх, но она постаралась подавить его. Бирмингем был большим городом, и, вероятно, у виконта там были дела. Или, может быть, у него там семья? Безусловно, существовало много причин, по которым человек мог поехать в такое место.

В этот вечер Обри, сидя на коврике у камина, поджаривала тосты, а Айан подробно рассказывал ей о дневной игре в крикет, от которой – слава Богу – граф не отказался.

– А в следующий раз мяч перелетел через цветник, – похвастался мальчик, – и лорд Уолрейфен сказал, что я наверняка получил бы шесть очков, если бы мы играли по-настоящему.

– Тебе очень нравится лорд Уолрейфен? – тихо, словно у самой себя спросила Обри и, намочив палец, потянулась, чтобы стереть со щеки Айан мазок сажи.

– Мне он нравится, – ответил Айан, но его круглое личико погрустнело, и он нерешительно спросил: – Мама, когда парламент возобновляет свою работу?

– Что за вопрос? – удивилась Обри. – Или вы это изучаете в школе?

– Нет, – Айан качнул головой, и прядь блестящих черных волос упала ему на глаза, – просто я слышал, как мистер Огилви говорил, что они должны к тому времени вернуться в Лондон.

– «Возобновляет» – это означает снова начинает заседать, милый, – пояснила Обри, протягивая мальчику еще кусочек сыра. – Но это произойдет еще через некоторое время.

– А-а...

Айан молча смотрел в огонь, а Обри немного грустно наблюдала за ним. Она поняла, что отъезд Джайлза будет тяжелым и для Айана, и для нее. Конечно, граф не мог надолго оставаться в Кардоу, и эта мысль, когда-то радовавшая ее, теперь доставляла ей разочарование. Однако со своим разочарованием она могла справиться, гораздо сложнее обстояло дело с Айаном. У Обри возникла мысль, не допустила ли она ошибку, позволив графу сдружиться с мальчиком. Но вероятно, правильнее было бы спросить, могла ли она этому помешать? Джайлз, несомненно, становился непреклонным, когда хотел чего-либо добиться.

– Пора в кровать, милый, – сказала Обри, заметив, что Айан зевнул. Она обняла его за плечи, привлекла к себе и поцеловала в макушку.

Вскоре Айан удобно устроился в постели, и, прежде чем Обри как следует укрыла его одеялом, мальчик уже глубоко и ровно дышал во сне. Выпрямившись, Обри почувствовала, что у нее заболела спина, и потерла пальцами поясницу. Днем она и Бетси перебирали в погребе зимние яблоки и переставляли тяжело груженные ящики.

Внезапно ей захотелось понежиться в горячей ванне. Потребовалось всего несколько минут, чтобы развести огонь в ее крошечной спальне и вытащить из угла сидячую ванну, однако необходимость шесть раз сходить за горячей водой к котлу в кухне вскоре заставила Обри пожалеть о своей затее. Она вспомнила – отчасти с сожалением, отчасти со стыдом – о том времени, когда ей не нужно было задумываться о том, откуда берется горячая вода.

В последний раз возвращаясь из кухни, Обри не обратила внимания на то, что оставленная открытой дверь в гостиную сейчас наполовину закрыта, а просто протиснулась в нее с медными кувшинами в руках – и застыла.

В ее кресле у камина сидел граф, задумчиво упершись подбородком в кулак. Он был одет весьма необычно: рукава рубашки закатаны по локоть, а куртка, жилет и даже туфли отсутствовали. Обри, должно быть, вскрикнула от удивления, и он, сразу же повернув к ней голову, медленно поднялся из кресла с немым вопросом в глазах. Затем, увидев ее ношу, Джайлз быстро подошел и взял у нее кувшины, а она торопливо закрыла дверь.

– Дверь была открыта, – тихо сказал он, – но я не мог найти тебя.

Не дожидаясь ответа, он отнес оба кувшина в ее комнату и легко и умело, словно всю жизнь занимался домашней работой, вылил один за другим в ванну. Несмотря на растерянность в глазах, он, по-видимому, чувствовал себя совершенно непринужденно в ее спальне, и Обри, слегка смутившись, поняла, что он, по всей вероятности, уже побывал здесь, разыскивая ее.

– К сожалению, должна признаться, вы меня удивили. – Нерешительно подойдя к маленькой ванне, Обри положила руку на край ее закругленной медной спинки.

– Иногда, Обри, я сам себя удивляю, – с мрачным видом отозвался граф.

– Зачем вы пришли сюда? – Обри пристально смотрела на него.

– Ах, Обри, я устал, – прошептал он, сделав глубокий вдох и глядя на пустые медные кувшины, стоявшие на полу. – Я старался, но ничего не смог поделать. Я не могу избегать тебя. – Взглянув на нее своими серебристыми глазами, он снова задал свой безмолвный вопрос.

– Джайлз, разве я просила избегать меня? – очень тихо спросила Обри.

Покачав головой, Джайлз раскрыл объятия, и Обри, подойдя к нему, обвила руками его шею.

– Мне нужно быть в тебе, Обри, – выдохнул он ей в волосы, крепко прижав к своей груди. – Мне нужно заняться с тобой любовью. Грубо и быстро, а потом снова – медленно и нежно.

– Джайлз...

Но он не дал ей договорить, прижавшись губами к ее губам.

– Обри, я чувствую себя так, словно у меня кипит кровь от желания, – сказал граф, осыпая поцелуями ее лицо, – словно нет никакого выбора, словно этого не избежать. Я хотел бы, чтобы этого не было – так было бы проще для нас обоих, не правда ли? – но это есть, и я не хочу никуда бежать.