Курлычкин продержал Валентину в своем кабинете до тех пор, пока не приехал Максим. Прежде чем обнять отца, парень резко шагнул к женщине и сильно ударил ее, метя в лицо. Но Валентина сумела отвернуть голову, и удар пришелся по затылку. Некоторое время перед глазами плыли расплывчатые пятна, голос бежавшего пленника был приглушен, женщина смогла различить только короткие фразы:

– ... издевались надо мной... пристегивали к трубе... били через подушку по почкам... только на пять-десять минут выводили из погреба, остальное время я проводил в темноте... есть только раз в сутки... вместо туалета яма в погребе, которую вырыл одной рукой... сегодня обещали убить меня...

У Валентины не повернулся язык остановить парня. Да, яблоко от яблони... Прав был Маргелов, у отца с сыном одна кровь.

Максим хотел еще раз ударить ее, но Станислав Сергеевич остановил его.

– Не надо! – Он обнял Максима. – Ты уже взрослый, сын, я хочу уберечь тебя от необдуманных поступков. Посмотри на эту женщину – она сошла с ума, предъявила мне обвинения в убийстве своего сына и какой-то девочки. И она пришла ко мне! Это ли не сумасшествие! Надеюсь, ты не поверил в то, что она тебе наговорила?

– Она действительно ненормальная.

– Костя, – позвал Курлычкин, – проводи госпожу Ширяеву на выход. И чтоб ноги ее здесь больше не было!

Валентина скривилась, посылая последний взгляд на Максима: мальчик действительно поверил в этот бред.

Повинуясь немому распоряжению Сипягина, она встала.

Свою "Волгу" Василий поставил достаточно грамотно, он мог видеть салон-магазин целиком, через высокие стекла просматривалась часть просторного холла и первый пролет лестничного марша, ведущего на второй этаж, справа открывался обзор на проезжую часть, слева взгляд упирался в сетчатый забор автостоянки.

Маргелов невольно покосился на здание школы. Сейчас там никого не было. А недавно...

Следователь покачал головой, в очередной раз осуждая Валентину.

Он пробовал поставить себя на ее место, но в голову шли только рациональные поступки и ничего неразумного. Он мыслил трезво, мозг не был воспален болью, в какой-то степени навязчивой идеей. Чтобы действительно оказаться на месте Валентины, необходимо было пережить то, что выпало на ее долю.

Если разговор Ширяевой с Курлычкиным окончится не в ее пользу, в чем Маргелов почти не сомневался, то ее могут вывести через автосервис, примыкающий к магазину, и он этого, конечно же, не увидит. В голове он держал информацию (так до конца и не проверенную) о том, что один из трех гаражей возле автомойки приспособлен под камеру пыток. Это, конечно, сильно сказано, но как знать...

Последнее время "киевляне" вели себя достаточно тихо, если и обработали какого-нибудь несговорчивого бизнесмена, то правоохранительным органам ничего об этом известно не было. Но полгода назад в милицию обратился коммерсант. Он не мог точно определить, где его содержали двое суток, но зато красиво изложил ситуацию, при которой его "взяли". Нет, он не отказывался платить и иметь "крышу", но твердо настаивал, чтобы проценты с него брали после того, как он честно заплатит все налоги. За двое суток он многое понял, хотя на стенах подвального помещения агитационных плакатов не было.

Маргелов отвлекся от мыслей, связанных с гаражом, его внимание привлекла четвертая модель "Жигулей", остановившаяся в десятке метров от его "Волги"... Нет, ошибиться он не мог: парень, выскочивший из машины, был не кто иной, как Максим Курлычкин.

В голове тут же, оперативно, возникло множество версий: сломали Валентину, и она рассказала, где находится Максим? Или, может быть, сам освободился? Тогда Валентине хана.

Младший Курлычкин тем временем быстрым шагом направился к застекленным дверям салона-магазина. Вот он победно, как показалось следователю, задержал взгляд на окнах кабинета отца.

Следователь не стал мешкать, двинулся следом. Он прошел холл, но у лестницы его остановили.

Маргелов раскрыл удостоверение. Охранник внимательно изучил его.

– Я созвонюсь со Станиславом Сергеевичем, – пообещал он, вытаскивая мобильный телефон.

– Плохо со зрением? – спросил Маргелов, сощурившись. – Я из прокуратуры.

– Шефа может не оказаться на месте, и вы зря проделаете...

Страж старался выглядеть лениво-предупредительным и мягким, Маргелову ничего другого не оставалось, как ответить в строгой, даже грубой форме:

– Слушай, придурок, я без особой надобности и стука вхожу в федеральные министерства и ведомства. А в ваш дерьмовый салон забрел по нужде. Уйди с дороги, иначе тобой займутся опера. Они приедут быстрее, чем ты сообразишь, что нажил большие неприятности. Очень большие.

Он отстранил охранника плечом и взбежал по лестнице.

Маргелов успел вовремя. Приемная была пуста. Следователь закрыл за собой дверь и без стука смело вошел в кабинет Курлычкина. Валентина была там. Она словно надела на себя маску. Если в прокуратуре он видел на ее щеках лихорадочный румянец, то сейчас лицо женщины выглядело безжизненным, обреченным. Она даже не поняла, что к ней пришло спасение.

Маргелов многое прочел на ее лице, ему показалось, что вместе со слезами, дрожащими в глазах Валентины, он увидел раскаяние.

Он показал удостоверение только тем, кто стоял у двери, – Сипягину и Максиму, выделявшемуся своей бледностью. Старший Курлычкин, поднявшийся из-за стола, мгновенно понял, кто перед ним. Он ждал этого человека, про которого сообщил охранник, связавшись с шефом по телефону.

– Вы уже закончили разговор? – спросил Василий.

Ему никто не ответил. Молчала и Валентина.

Маргелову хотелось остаться с Курлычкиным наедине, объясниться, поговорить начистоту, но он только пристально посмотрел на лидера "киевлян" и покачал головой, вкладывая в этот простой жест определенный смысл: "Не надо. Все закончилось. Посмотри на нее, больнее ей уже не сделаешь".

Казалось, Курлычкин понял его. Он еще немного постоял и опустился в кресло.

– Как ты? – спросил Маргелов, обращаясь к Максиму.

Парень, прежде чем утвердительно кивнуть, посмотрел на отца.

– Вот и отлично, – констатировал следователь, подавая Валентине руку. И уже от двери бросил: – Только без обид, мужики.

Уже давно покинула кабинет бывшая судья, ушел Сипягин, успел надоесть сын, который долдонил про каких-то мужиков: один на "четверке", а другой на каком-то "муравье"; одному положено дать денег, другому уже обещаны "Жигули"...

Нет рядом Ширяевой, и голова удивительным образом освобождалась от диких мыслей, которые судья умудрилась внушить ему, словно была опытным экстрасенсом. И чем дальше...

– Какой еще муравей?! – не вытерпел Курлычкин. Надоедливый голос сына начинал действовать ему на нервы. Господи, как хорошо было, когда он сидел в погребе и давал о себе знать, лишь позируя перед видеокамерой. – Какой муравей, я спрашиваю?