— Был, есть и буду есть, — киваю. — А ты — vive la France?

— Oui, la France un… — и затарахтел секунд на сорок.

— Стоп, стоп, стоп, — машу. — Крути назад, мусье.

Все мои французские слова ты уже слышал.

— О, pardon moi… Я хотел говорить, что я сильно рад человека из одного с мой мир, храбрый солдат союзный армии. Очень, очень сильно рад. Ах, да, позвольте представиться: Жиль де Ланн, я здесь курьер, имею важное письмо к барону Аулею, но, сразу как отдам мой друг, я бы хотел…

— Эге. А барона, — говорю, — нет. Еще с утра уехал.

— Как?!

— Да вот так. Сел на коня и ускакал.

На француза словно ведро воды плеснули. Увял, съежился, бедняга, весь какой-то поблекший стал.

— Но как мне быть? — бормочет. — У меня приказ… Срочно, в собственные руки… Я спешил…

— А священник наш не подойдет? — спрашиваю. — Отец Иллирий. Он при Аулее вроде замполита. Тоже штабной офицер. Как бы.

— Нет, письмо может вскрыть один сам барон. Боги, как же мне быть… Мне был сказано — быстро, как только можно.

— Ну, раз как только можно, — говорю, — тогда айн момент обожди. Автомат только соберу — и пойдем.

— Куда?

— К Иллирию, куда же еще.

Должен, думаю, быть у них какой-то сигнал для таких случаев. Не поверю, чтобы Аулей из замка мог уехать, о чем-нибудь этаком не позаботившись. А если есть тут три зеленых свистка вверх, то Иллирий о них наверняка знает.

Собрал быстро «шмайссер» — француз от нетерпения вокруг уже тарантеллу пляшет — закинул на плечо; собрался было идти и вдруг «Трех мушкетеров» вспомнил.

— Слушай, — говорю. — Как ты там сказал тебя звать? Жиль де Ланн?

— Да.

— Так ты что, из дворян будешь?

— Что? Ах да, я дворянин, только… как по-русски… небольшой, всего лишь шевалье.

— Как д’Артаньян, что ли?

— О да, как д’Артаньян! А ты читал Дюма?

— Ну, еще бы, — говорю. — В детстве под подушкой держал.

Правда, когда я первый раз прочел, мне из всей их компании больше всего Атос понравился. Хоть и граф. Ну а когда второй раз начал читать, там уже другие выводы пошли. Идеологически грамотные.

Ладно.

Вломились мы с этим мушкетером к попу — он, по-моему, как раз над картами, только не топографическими, а игральными, засыпать собирался — растолковали, чего нам от него требуется. Точнее, я растолковывал, а Жиль меня перебивал. Но кое-как объяснились.

Иллирий нас выслушал и удивленно так спрашивает:

— И для чего же вы пришли ко мне? Вот те раз!

— А к кому же? — спрашиваю. — Не к Каре же.

Поп на меня посмотрел, ничего не сказал, вылез из-за стола, подошел к двери, распахнул и как заорет:

— На башне! Сигналь господину барону: «Срочно в замок!»

Я в окошко глянул — на башне полыхнуло и вверх здоровенная красная ракета ушла.

Повернулся, посмотрел на француза… Ну и он на меня.

— А что я, — говорю. — Ну, не знал. Бывает.

— Аулей, я думаю, скоро появится, — говорит поп. — А пока…

— Понял, — киваю, — не дурак, — и француза за плечо тяну. — Ком, — говорю, — мусье Жиль. Пройдемте-ка.

— Куда?

— Как куда? — удивляюсь. — В столовку для личного состава. Будем тебя на убой откармливать.

Повара замковые со времен Кариного кухонного наряда меня очень сильно зауважали. И то сказать — статус мой для самого загадка, а уж для них и подавно. Плюс к тому — подвигов за мной уже накопилось на три наградные, сами считайте: «языка» приволок, да непростого — верная медаль, дракона сбил — это, правда, пополам с рыжей. Ну и, главное, черного колдуна завалил — тоже, правда, не в одиночку, но это уже местных не касается, с кем я там шашни разводил, важно, что Иллирий сей факт подтвердил — пришибли и именно того, кого надо было, — а это уже и на орден тянет.

Кстати, думаю, а в самом деле интересно — есть у местных какие такие наградные знаки? По идее, должны быть. Но, с другой стороны, кто его знает, как у этих феодалов мозги повернуты, что они за награду посчитают? Хорошо, если просто на шею блюдце повесят — ходи, мол, красуйся, или к ручке королевской приложиться допустят, как у того же Дюма. А вот если железяку какую на бок прицепят и в приказном порядке таскать заставят?

А еще, помнится, был такой орден — Подвязки, — тут уж и вовсе сраму не оберешься.

Ладно, думаю, в случае чего… И вообще, размечтался ты, старший сержант. Подумаешь, колдуна шлепнул. Тут этих колдунов черных, похоже, как комаров. Нерезаных.

— Не будешь ли ты любезен, дорогой… — начинает Жиль.

— Сергей, — говорю. — И… Ты сначала суп дохлебай, а потом и говори.

— Серж?! Замечательно. Да, и я желал спросить, Серж, у тебя. Ты давно здесь?

— Совсем недавно, — отвечаю. — Без году неделя.

— Как?! А-а, понял. И, понимаешь, я очень-очень сильно хотел знать, что есть нового в мой, наш мир?

— А ты-то сам, — спрашиваю, — давно здесь?

— Де… да, дев-ятый месяц, с ноября 43-го.

— Черт, — говорю. — Так ты, наверно, самого главного не знаешь. Союзники в твоей Франции высадились.

Зря я это сказал. То есть не зря, но надо было все-таки дать ему суп доесть. А так он, бедолага, суп расплескал, побледнел, закашлялся.

Я через стол перегнулся, хлопнул его по спине — он так кашлянул, что галушка, или чем он там подавился, через всю столовку в угол улетела, — выпрыгнул из-за стола, подскочил ко мне и давай трясти:

— Повтори! Повтори, что ты сказал!

— Да успокойся ты! — ору. — Вот уж… темпераментная нация. 6 июня 1944 года союзные войска высадились во Франции, в Нормандии. Второй фронт открыли. А у нас Белоруссию освободили и Украину почти всю. К Польше вышли.

— Й-йе… Ура… Vive la France!

Француз меня выронил и начал по столовой носиться. Правой рукой беретом размахивает, левой — автоматом. Ну, думаю, только бы он от радости палить не начал. А то камень же кругом, как пойдут рикошеты лупить — хватай мешки, вокзал отходит!

Обошлось. Петь зато начал. Я сначала не узнал, слова-то незнакомые, зато мотив… Встал по стойке «смирно», «шмайссер» к груди прижал и подпеваю:

Aliens enfants de la patrie!..

Гимн, как-никак.

И тут Арчет заходит. Как увидел нас с французом — замер на пороге, чуть меч не выронил.

— А-а… Что случилось-то? — выдавливает. Я ему рукой машу — не мешай, мол. Потом.

— В чем…

Тут Жиль его увидал, подскочил, облапил, перетащил на пару метров — и все это, не переставая петь, — и дальше кружиться пошел.