Ему потребовался почти год, чтобы взять себя в руки и зачеркнуть ее навсегда.

Он это сделал. Вычеркнул. Скорее — вырвал. Не ради себя, не ради жены, даже не ради карьеры кадрового офицера, которого прочили в академию Генерального штаба. Ради детей. Они, маленькие, любимые, родные, уж точно не виноваты, понимал он даже в угаре.

И все вроде наладилось. Жена перестала плакать. Забыть не смогла, конечно, Семен чувствовал, что не забыла, но вслух старалась не вспоминать. Она все — таки хорошая женщина, понимающая и деликатная на удивление… Была хорошей.

Семен тоже не забыл. Для него так и осталось: резкий запах болиголова — привкус измены. Тоже резкий и острый. Одновременно сладкий, и горький, и обжигающий, как острые пряности. Тревожащий и будоражащий до сих пор.

«Как первое, мягкое опьянение по — хорошему кружит голову и делает жизнь настолько беспечной, что кажется, завтрашнее похмелье никогда не наступит, так, наверное, и любовь, — думал он сейчас. — Кружит и забирает всего целиком…» Странно, что он так плохо помнит ее лицо, лицо той, из — за которой плакала его жена. Вот тело, пожалуй, помнит. Упругий, шелковистый живот, выразительный изгиб талии, тонкой до нереальности. Отчетливо помнит коричневые соски с почти незаметными светлыми волосками вокруг, россыпь родинок на левом плече, маленькую кисть с длинными, тонкими пальцами, которые часто казались ему почти прозрачными.

Эти прозрачные перламутровые пальцы доверчиво ложились на его ладонь, а она казалась рядом с ними слишком грубой, слишком земной…

Ее звали Стелла… Звездное имя. Красивое имя. Такое же красивое, как сама она. Тогда это имя представлялось ему почти молитвой. Можно было шептать и шептать до бесконечности — Стелла, Стелла, девушка — звезда…

Познакомились они случайно, она работала на Казачке в какой — то геологической экспедиции от какого — то фонда со сложносочиненным названием. И почти сразу стали близки…

И ведь все равно не успел с академией, усмехался он, вспоминая. Война началась. Все кругом спутала и перемешала. Так и не вышло из него штабного полковника…

Да, это была его жизнь, его запахи, его память…

А теперь его лишили памяти. И степь больше не имеет ни вкуса, ни запаха. О цветах вообще говорить не приходится, лучше ни о чем не говорить… Теперь!

— Ваше благородие! — позвал водитель гравимобиля, младший урядник Петр Зимин.

— Слушаю, — не сразу откликнулся Семен.

— А я вот что думаю, ваш бродь… Думаю, сколько же теперь пахать экотехникам, чтобы все восстановить как было? Лет десять — пятнадцать, никак не меньше. А вы как думаете, господин есаул?

— Я, Зимин, не думаю. Я знаю, что как было — уже никогда не будет. Никогда! — жестко подчеркнул Семен, отвечая скорее собственным мыслям, чем водителю.

— Нет, но война — то кончается. Говорят, скоро уже. Совсем скоро. Уже мирные переговоры начались между штатовцами и нашими…

— Ну!.. Обещала улита быть, так до сих пор едет. Или не так, казак?

— Так точно, — согласился урядник.

Они замолчали. Зимин, видимо, почувствовал, что комбат не в настроении трепаться. Привычно уставился в лобовое стекло, поддергивая штурвал и перещелкивая кнопки. Вел раздолбанный батарейный гравимобиль уверенно и аккуратно. Приподнимал его над землей ровно настолько, чтобы не оставлять за кормой длинный шлейф пепла, снесенного воздушной волной.

«Да, только пепел… А что еще они могут оставить? — не слишком последовательно рассудил Семен, снова сползая мыслями в вязкие, тягучие воспоминания. — От всей этой войны — только пепел! Черная сажа с кислым привкусом химии, что скрипит на зубах и набивается в поры хуже, чем самый мелкий песок…

Четвертый год войны… Больше нет на свете ни жены, ни детей, погибших в орбитальных бомбардировках в самые первые, самые тяжелые месяцы. И степь не пахнет, и цветы не цветут, и даже лицо девушки с красивым именем Стелла, этот нежданный, неожиданный подарок судьбы, который чуть не перечеркнул все его налаженное довоенное существование, он толком не может вспомнить…

Девушка — звезда не смогла, а война — запросто. Разом разрушила все».

Если бы кто сказал ему тогда, до войны, что пройдет немного времени, и все его семейные страсти, бурлящие, как борщ в скороварке, станут не важны, совсем не важны…

Нет, не поверил бы!

Планета Казачок. 15 октября 2189 г.

Подножье Скалистых гор,

4–й укрепрайон войск Казачьего Круга.

14 часов 20 минут.

Выпрямив спину на подушках сиденья, как на жестком деревянном стуле, командир 5–й лазерной батареи 4–го укрепрайона планеты есаул Семен Загребец смотрел в землю.

«А может — на землю? Как правильнее сказать?»

С одной стороны — гравимобиль, быстрота, полет, убегающий горизонт, и вроде бы уместнее предлог «на». А с другой — все равно приходится тянуться над самой поверхностью на скорости в полтораста — двести километров в час, пряча темно — пятнистый аппарат в изгибах рельефа. Получается, что смотрит он, есаул Загребец, именно в землю. То есть почти в упор на разводы гари, сплетаемые движением в мелькающие узоры. На таком минимуме высоты даже небольшая скорость кажется головокружительной. И выше не поднимешься — засекут с орбиты, начнут пулять, мало не покажется.

Война кончается? Как для кого…

По сводкам из штаба командир батареи знал, что на этот раз 5–й Ударный космофлот Штатов обложил Казачок плотно, как бдительные наследники — богатого дедушку — маразматика, неугомонного, несмотря на беззубость. Так обложил, что контролирует каждый чих на поверхности. Не зря же Зимин боится прибавить скорость и высоту. Хорошо, что в степях у подножья гор всегда гуляют ветра, и пепельные завихрения здесь совсем не редкость. Иначе хоть пересаживайся на тихоходный колесный транспорт, для маскировки…

Впрочем, не надо о маскировке, наслушался уже до оскомины!

Всю эту чепуху — секретность, маскировку, режим охраны, общее усиление бдительности — только что пережевывал на плановом совещании в штабе укрепрайона войсковой старшина Дегтярь. После всяких хозяйственных мелочей (о которых тоже не было особой нужды совещаться!) комендант–4 еще битый час молол воду в ступе, с удовольствием вслушиваясь в свой рокочущий баритон с богатыми оперными интонациями. Усилить, ужесточить, укрепить, углубить… Да, еще увеличить, конечно! Повсеместно увеличить усиление, ужесточение, укрепление, углубление…

Обычное, ни к чему не обязывающее словоблудие ради галочки. С перспективой оргвыводов «в случае чего» и последующим назидательным подтекстом «а мы же предупреждали!».

Как обычно — отчего, почему, за рыбу грош…

Офицеры, командиры подразделений, большинство из которых воевали уже не первый год, слушали, скучая глазами. Кто постарше званиями и заслугами — откровенно зевали в кулаки и ладони. Все знали, до войны Дегтярь занимался политикой, подвизался на выборных должностях в планетарной администрации. С началом боевых действий Конфедерации Свободных Миров против Соединенных Демократических Штатов бывший чиновник патриотически надел военную форму и попер по линии интендантства. Пока его оттуда не выперли со скандалом и треском. Понятно, в интендантстве и без него ребята ушлые, а лишний рот, показывает практика, обуза не только в семье, но и в коллективе с круговой порукой.