в не менее безупречную ночь, когда Коржицкий увезет ее к себе, что они предвкушали оба, но пока оттягивали этот момент, наслаждаясь обществом друг друга и неспешностью вечера. И Милана, глядя на их отражение в зеркале, расположенном вдоль одной из стен ресторана, невольно думала, что они действительно потрясающе смотрятся рядом. Она в жизни повидала вокруг себя разные обстоятельства, разный антураж и разных людей. И что такое настоящий дорогой гламур, до которого большинству как до Китая раком, — знала очень хорошо. Так вот они с Давидом сейчас были будто бы героями стильного старого кино, не утратившего актуальности и по сей день.

Она улыбалась ему манкой улыбкой, он то и дело касался ее руки, горели свечи, отражавшиеся на стекле и приборах, играла живая джазовая музыка с небольшой сцены, где расположились музыканты… и в то самое мгновение, когда тягучая, как весь этот вечер, мелодия Summertime незаметно сменилась романтичным Unforgettable, а сама Милана задумалась, что начинает скучать и пора бы уже приступать к следующей части вечера, на входе в ресторан появилось новое лицо. Весьма примечательное и, судя по выражению, весьма недовольное. Лицо внимательно осмотрело зал, оглядываясь вокруг себя. Потом зацепилось взглядом за их с Давидом столик. Наткнулось на удивленные глаза Миланы, которая только что его заметила, и, уверенно чеканя шаг, двинулось прямёхонько в их сторону.

А потом остановилось в полушаге от ее стула и проговорило Шамраевским бархатистым голосом, разрушая все очарование ее романтического ужина и развеивая его томность:

— Вечер добрый! Я тебя везде ищу!

Ему бы дома сидеть, бабу свою развлекать, но он отчего-то нашел себе иное занятие — искать ее. Милану. Она вздохнула, бросила успокаивающий взгляд на Давида, выражение физиономии которого стало озадаченным, и исключительно в Шамраевском стиле заявила:

— Давай ты найдешь меня не сегодня. И будет хорошо, если и не завтра.

— Уже не получится, тебя сдал Даня, — очень заботливо проговорил Назар и подтянул к ним стул от соседнего свободного столика, что, конечно, немедленно вызвало возражения Давида, опешившего окончательно.

— Слушайте, я вас с аукциона помню, а как зовут не помню. Но какого черта?

— Неважно. Как зовут вас, я тоже не помню, — мрачно сообщил ему Шамрай. — Мне с Миланой надо поговорить.

— Сейчас не время и не место, — сказала Милана. — Потом поговорим.

— Мне Лукаш позвонил, новости насчет расследования появились. Потому поговорим мы сейчас.

— Какой, нахрен, Лукаш? Какое, нахрен расследование? Вас сюда никто не звал. Милана! — окончательно рассвирепел Давид, понимая, что Назар никуда уходить даже не думает. И в подтверждение этой мысли Шамрай нагло уселся на стул, глянул на Коржицкого и небрежно брякнул:

— А меня и не надо звать, когда дело безотлагательное. Или ты нихрена не знаешь про похищение Данилы?

— Назар! — прошипела Милана. — Прекрати устраивать скандал, пожалуйста.

— Да я разве что-то устраиваю? Я по делу! — поднял руки вверх Шамрай, а пока он валял дурака, к ней обернулся Давид и скрежетнул зубами:

— Милана, сейчас же объясни мне, что происходит!

— Да ничего не происходит, — вклинился Кречет. — Я пришел поговорить о нашем ребенке.

— Чё?

— Это не наш ребенок, это мой ребенок, — взвилась Милана, отчаянно сдерживая себя от крика.

— Данила с тобой не согласен, я тоже. Видите ли, господин… э-э-э… Кривицкий, так вышло, что, когда Даня родился, мы с Миланой разошлись. Естественно, исключительно по моей вине. Но сейчас я пытаюсь исправить то, что натворил. И в первую очередь — наладить отношения с сыном и с ней. А тут еще и Лукаш позвонил. В смысле, майор Ковальчук, следователь. В общем, все один к одному.

Коржицкий замер, выслушав эту краткую, но от этого не менее красноречивую тираду, а потом медленно перевел взгляд на Милану. Глаза его опасно блеснули. Одновременно с этим Милана чувствовала, какие волны напряженности исходят от Шамрая, невольно придвинувшего руку к ней по столу. Она готова была поклясться, что у него это непроизвольно. И собственное понимание языка его тела ее могло бы испугать, если бы сейчас было до того.

— Милана, это что? Правда? — тихо спросил Давид, все еще пытавшийся контролировать себя. — Он отец твоего сына?

— Ну ты же понимаешь, что детей не аисты приносят, — устало проговорила Милана.

— Так какого черта ты мне не сказала, что он объявился? — взорвался он. — Какого черта ты позволила, чтобы я узнал обо всем вот так? Я тебе настолько безразличен?

— Эй, полегче! — вклинился Назар.

— Заткнись! Милана, я требую объяснений!

Она удивленно глянула на Давида, потом на Шамрая и усмехнулась.

— Послушайте оба. Я вам не груша в тренажерке. Ни у одного из вас нет никаких прав, чтобы от меня что-то требовать.

— Прав нет? Тогда кто я для тебя такой, если нет прав, а? — выдохнул Коржицкий, а Назар немедленно повернулся к нему и тихо сказал:

— Я же попросил, полегче.

— Давид, я думаю, это мы сможем обсудить наедине, — сдержанно проговорила Милана, не глядя на Шамрая. — А если вы оба не сбавите тон, то уже очень скоро мы все дружно окажемся в интернете. Назару до этого точно дела нет, но для тебя репутация — не пустой звук.

Давид запнулся на полуслове, прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Потом тряхнул головой, видимо, прочищая мозги, после чего, заметно сдерживаясь, прошептал:

— Ты права. Обсудим это после. Я зову официанта, и мы уезжаем ко мне.

Назар скрипнул зубами, но промолчал, и бог знает, чего ему это стоило, судя по тому, как сквозь загар начала проступать бледность. Милана это прекрасно видела и прекрасно понимала, почему он сейчас здесь. Понимала, черт возьми. Не меняются люди. Взрослеют, набираются опыта, мудреют, если повезет, но не меняются. Вот и сейчас она видела перед собой сельского парня, который отвадил от нее всех местных мужиков. Еще она знала, что Данька совсем не в восторге от Давида. И все это крепко завязывалось в узел понимания, что и для нее Коржицкий слишком мало значит, чтобы сейчас, когда вечер безнадежно испорчен, она ехала к нему.

Милана коснулась пальцами его ладони и улыбнулась.

— Давай перенесем нашу встречу. Я