интересуется ублюдок. — Ладно он. Но ты же умная женщина, Вика. На что надеялась?

На удачу. И надеюсь до сих пор. Только удача и может помочь, когда оказываешься с этим абсолютно больным психопатом наедине.

— Мой брат так скучал по тебе, — медленно протягивает Хаген.

“Нет у тебя никакого брата! — хочется завопить. — Ты убил его, когда был ребенком. Чокнутый урод”.

Но я слишком хорошо помню фотографии, которые мне показал Марат. Поэтому держу рот на замке. Если этот подонок родного брата не пожалел, то что сделает со мной?

Люди для него просто мусор.

Хаген разыгрывал очередной спектакль, когда предложил убить “плохого брата”. Мортона, которого никогда не существовало.

Он утверждал, что злой близнец пытался его утопить. Заставил захлебнуться водой в фонтане. Но единственный фонтан, который я видела на фото, — это фонтан крови.

Хагену было меньше десяти лет, когда это произошло. Его отец проводил свои дикие эксперименты над тем сыном, которого считал сильнее. Берсерка он так и не сумел пробудить.

По отрывочным показаниям Марат сумел воссоздать прошлое. Оцифрованные снимки из старого досье обошлись ему в целое состояние. Джон заключил сделку на темной стороне Интернета, где можно было найти абсолютно все.

После очередного жестокого эксперимента с электрическим током Хаген напал на своего брата. Забил до смерти. Слуги нашли их слишком поздно, в одном из дальних коридоров оранжереи. Кровь хлестала из разодранного горла юного наследника, а рядом сидел другой, внешне точная его копия. Он смотрел прямо перед собой и заходился в припадке истерического хохота.

— Ну что, папочка, тебе нравится? Что ты теперь скажешь? Кто твой любимый сыночек?

Не знаю, чем руководствовался правитель Альтена, когда назначил отъявленного психопата своим наследником. Впрочем, он и сам был чокнутым, раз проводил эксперименты, методично оценивая болевой порог родного сына.

Старый король нанял специалиста по гипнозу. Тот постарался загнать обезумевшую часть Хагена в клетку, но надолго это не помогло. Череда мертвых девушек только подтверждает то, что маньяки не останавливаются сами, никакое лечение им не помогает.

Дипломат. Так звали того, кто дольше всех остальных врачей проработал с Хагеном. В итоге ему оказалось безопаснее скрыться в американской тюрьме, где он позже узнал Марата.

Хаген и сам увлекался психотерапией, практиковал гипноз. Возвращаясь к событиях прошлого, я практически не сомневалсь, что именно он воздействовал на агента ФБР Андерсона, когда дал ему задание напасть на меня.

Хаген направил убийцу за Дипломатом, когда тот стал для него бесполезен. Уверена, он пытался воздействовать и на мой разум.

Ублюдок точно мысли читает.

— Что с тобой не так, Вика? — спрашивает он, буквально пронизывает насквозь ледяным взглядом. — Я могу понять, почему гипноз не действует на Марата. Его животная природа слишком сильна. Он и воздействию усыпляющего газа сумел сопротивляться до последнего. Моим людям пришлось сильно постараться, чтобы утихомирить его.

— Можно мне воды? — киваю на графин, который стоит на прикроватной тумбе.

— Пей, — отвечает Хаген и склоняет голову к плечу, продолжая внимательно меня изучать. — Только даже не думай разбить его и напасть. Последствия тебе не понравятся. Обещаю.

Вот черт.

Я наливаю воду в стакан. Пью, пытаясь выиграть хоть немного времени на размышления. Марат говорил про запасной план.

Интересно, он реально знает, что в такой ситуации делать? Прежняя схема точно не сработает. Мы явно находимся не в королевском дворце. Тогда где? Без понятия.

— Я не понимаю, почему не могу повлиять на тебя, — продолжает Хаген.

Молча смотрю на него. Наливаю еще один стакан. Сжимаю стеклянную поверхность настолько сильно, что раздается скрип.

— Ты самая обычная женщина. Судя по собранному анамнезу твоя психика гибкая и пластичная. Ты должна легко поддаваться внешнему воздействию. Ты внушаема. Тогда в чем твой секрет?

— Я не знаю.

Он кривится, когда слышит ответ. Ему мой ответ и не требуется. Хаген уверен, я ничего не соображаю в тонкостях психологии. Не могу с этим поспорить. Так и есть.

Но внутри на пару секунд разливается мстительное удовольствие. Хоть что-то этот больной урод никак не способен контролировать. Мой разум.

— Отец верил, будто у меня расщепление сознания, — вдруг заявляет Хаген и опять впивается взглядом в мое лицо, внимательно наблюдая за реакцией. — Я сам сумел убедить его в этом. Он считал, мое сознание раскололось после убийства родного брата. Папаша никогда не понимал, что еще до его чертовых экспериментов во мне зародилась тяга причинять другим боль. Было забавно наблюдать, как он страдал и раскаивался, что провел меня через пекло, практически лично свел с ума. Он винил себя в смерти моего братца-слабака. Представляешь? Труднее всего оказалось не расхохотаться ему в лицо всякий раз, когда возникало это дурацкое выражение. Но много ли можно взять с человека, который верит в бредовую теорию о берсерках? Природный уровень болевого порога просто мой врожденный физиологический показатель. Здесь нет ничего выдающегося или особенного. Я действительно почти не ощущаю боль. Только в мире я далеко не один такой. Короче, мне пришлась по вкусу наша игра. Пытки освободили мою суть от всяких условностей. Кристаллизовали мои таланты до абсолютного совершенства. Я наслаждался тем, как играл сперва милого Кристиана, а после переключался на злобного Мортона. Если бы еще не эти психологи и не гипнологи вроде Дипломата. Клянусь, порой мне казалось, что один из них вдруг поймет. Раскусит мою сущность. Но нет, ничего подобного. Каждого удавалось легко обмануть, ведь я сам заставил себя поверить и принять собственную двойственность. Сыграть это не выйдет.

Выслушиваю его без эмоций. Думаю только о том, как отсюда выбраться. Спасает то, что все это мы раньше обсуждали с Маратом. Ничего нового я сейчас не услышала. Только легче от этого не становится.

— Ты совсем не выглядишь удивленной, — заключает Хаген, глядя в мои глаза. — Марат догадался, верно? Можешь не тратить время на ответ. Без того очевидно. А он не так глуп, как я думал при нашей первой встрече. Оказался даже поумнее моих психиатров вместе взятых. Или все дело в том, что мы похожи?

— Марат бы никогда не убил своего брата, — не удерживаюсь от резкой фразы.

Хаген