Система ячеечной обороны оказалась для войны непригодной. Мы обсудили в своем коллективе и мои наблюдения, и соображения офицеров, которым было поручено приглядеться к пехоте на передовой. Все пришли к выводу, что надо немедленно ликвидировать систему ячеек и переходить на траншеи. В тот же день всем частям группы были даны соответствующие указания».

Генерал А.В. Горбатов примерно в это же время также обратил свое пристальное внимание опытного командира на эту проблему: «Известно, что в войну мы вступили с укоренившимися взглядами на прогрессивность групповой тактики, с распылениями взвода почти по всему обороняемому району. Однако красноармейцы теряли при этом чувство локтя, не видели не только командира взвода, но порой и командира отделения, не слышали команд, то есть были неуправляемы. С тех пор, как я начал сознательно относиться к тактическим вопросам, я был всегда ярым противником такого расположения в обороне и считал его устаревшей системой. Такая разобщенность на поле боя в известной мере оправдывала тех, кто покидал оборону, ничего не зная о своих, воображая, что “уже все отошли, я ушел последним” (...)

Поэтому от подчиненных нам командиров мы потребовали — не распылять взвод, располагать его на одном из бугров — в общей траншее, не более ста двадцати метров по фронту, чтобы командир видел своих подчиненных, а они — своего командира, чтобы он мог контролировать их поведение и заставлять их стрелять в наступающего противника, а не отходить...

Находясь в обороне, мы произвели анализ потерь за время отступления. Большая часть падала на пропавших без вести, меньшая часть — на раненых и убитых (главным образом командиров, коммунистов и комсомольцев)».

Неудивительно, что прежде чем бить врага, потребовался коренной перелом в сознании и мышлении командиров и военачальников, а также кардинальная ломка устоявшихся стереотипов. Организация и ведение боя в пехоте ежедневно убеждали их отказаться от устаревших методов.

А теперь немного о каске (от исп. Casco — череп, шлем). К слову, этот защитный головной убор из металла появился во Франции в 1758 г. у драгун. В Первую мировую многие страны мира использовали стальную каску для защиты от пуль и снарядов. В Красной Армии стальная каска после 1939 г. стала называться шлемом.

Александр Ильич Шумилин на войне ходил без каски и даже под пулями об ее отсутствии никогда не жалел. «Каска звенела на голове, цеплялась и за сучки, мешала думать и сосредоточиться», — писал он спустя годы.

Другое мнение на этот счет имел его политрук: «Он никогда не снимал свою каску. На солнце она нагревалась и ему, естественно, в ней было не по себе. Он даже ночью, когда ложился спать, оставлял ее на голове! Он был уверен, что она защитит его от шального осколка и пули. Некоторые солдаты тоже носили каски, некоторые ходили без них.

Политрук говорил:

— Дуракам закон не писан, пусть подставляют головы поп пули».

Одинакового мнения с Шумилиным придерживался и писатель Василь Быков: «А вот каска мне не понадобилась. Однажды надел ее на шапку. Но она плохо держалась и сползала. Увидев это, мой помкомвзвода, опытный сержант, сказал: “Без пользы она! Брось ее, младшой, к чертовой матери!”

Перед этим убило моего самого молодого солдата, когда он лежал в цепи. Пуля попала именно в каску и сделала в ней дырку. Ненадежная защита! Я убедился в этом, когда мы заняли село. Там по вербам валялось несколько убитых немцев. Мой сержант выстрелил каждому в голову, и все каски у них оказались пробитыми. После этого я бросил свою в снег. И не пожалел об этом ни разу. Из солдат моих тоже мало кто носил каску — разве что самые осторожные. Но я никогда не слышал, чтобы она кого-нибудь спасла. Особенно в наступлении».

Петр Григорьевич Григоренко, будучи начальником штаба 8-й стрелковой дивизии, на фронте не просто столкнулся с этой проблемой, но попытался как-то решить ее.

«К каскам во всей Советской Армии отношение было пренебрежительное. И наша 8-я дивизия не составляла исключения. Объезжая и обходя части, в том числе на переднем крае, я не встречал ни одного человека, кто носил бы каску А я помнил разговор с киевским хирургом — профессором Костенко. Обрабатывая мою кость, он бил молотком по зубилу, как в свое время делал я сам, снимая заусеницы с шейки паровозного ската. При этом он все время говорил, как будто я здесь присутствовал лишь в качестве его собеседника. И особенно его волновала каска. “Почти восемьдесят процентов, — говорил он, — убитых и умерших от ран имеют поражения в голову. И все это люди, не имеющие каски. Те, кто имел поражения в голову через каски, отделывались царапинами и контузиями, иногда тяжелыми. Но смерть при поражении головы через каску — исключение. Очень, очень редкое исключение. Выходит, мы погибнем из-за отсутствия дисциплины. В сущности, мы самоубийцы, самоубийцы по расхлябанности”.

И я решил тогда еще: как только попаду на фронт, в подчиненных мне войсках наведу порядок в отношении касок. Вот об этом я и заговорил с Леусенко. Рассказал все, что узнал от Костенко, и добавил:

— Да и на немцев посмотри. Ты видел на передовой хоть одну немецкую голову без каски? Я обползал весь передний край — не видел ни одной.

— Ну, у немцев дисциплина. А у нас даже бравируют открытой головой. Вот я с вами говорю и поддерживаю идею, но по своей инициативе в полку каски не введу. Сразу же на всю армию прославлюсь как трус. А будет приказ, сумею заставить носить.

— А каски есть?

— Да, безусловно. Хозяйственники что из брошенного собрали, а что получили на пополнение утрат и теперь берегут. Для них же это имущество.

— А нам надо, чтобы это не было имущество, а стало боевым, обеспечивающим жизнь солдата средством.

— Это теория, а я буду спрашивать как за имущество, боевое имущество, ибо иначе каску снова бросят.

Мы тогда оба не знали, что у немцев спрос за каски был более строгий. Там за появление на передовой без каски на голове судили как за членовредительство. Если б я знал это, то действовал бы более уверенно. Но узнал я сие только после войны. Тогда же, после разговора с Леусенко, я подготовил приказ, по которому весь рядовой состав и офицеры дивизии, кроме штаба и тыла, обязаны постоянно носить каски и положенное оружие.

Офицеры, кроме личного оружия, должны иметь автоматы. Личный состав штаба и тыла дивизии при въезде в части и по тревоге надевают каски; офицеры, кроме личного оружия, берут автомат. Но легко было отдать приказ. Смирнов не спросил и сразу подписал. Но насколько же тяжелее было внедрить все это. Я ежедневно по нескольку часов проводил на передовой в каске и с автоматом на груди.

Беседовал с солдатами и офицерами о значении касок. Приводил известные мне примеры, строго взыскивая за нарушения. И Леусенко оказался прав. В тылах заговорили о начальнике штаба 8-й дивизии как о человеке необстрелянном, трусоватом, как о чудовище, который, натягивая каску и навешивая на себя автомат, хочет выглядеть старым закаленным воякой».

Однако, резюмируя самые разные мнения, мы можем обратиться к статистике, которая говорит, что «анализ более 14 млн. историй болезни раненых военнослужащих показал следующее распределение ранений по области человеческого тела»: