даже немного застеснялась и тут же подумала, что после тридцати лет брака и рождения двоих детей это смешно. Но так оно и было. Проведенные вместе годы, привычки, секреты, стареющее тело – все это отдалило ее от мужа. Она молча взмолилась: пусть он не сделает ничего такого, что могло бы меня смутить. Если он попытается перевернуть меня или ласкать меня там языком, я закричу. Она слышала, как снаружи размеренно, жуткими голосами перекликаются жабы. С тех пор как они соорудили бассейн, жабы заполонили весь сад и каждую ночь мешали ей спать. Она подумала, что можно взять карабин и расправиться с земноводными, так же как раньше она истребляла крыс. Липкие твари от выстрелов разлетятся на кусочки. Но нет, это чепуха. Завтра свадьба их дочери, и все уже готово. Нельзя же пачкать кровью мощенную плиткой площадку в саду.

Амин поцеловал ее в шею. Он что-то сказал, она сделала вид, будто ему улыбается. «Я люблю тебя больше всего на свете. Ты для меня всё». Она сглотнула комок слюны. Это заявление было таким странным, таким неуместным. Почему вдруг сейчас и что останется от его слов завтра, когда придет новый день? Хорошо бы он сейчас оставил ее в покое. Хорошо бы побыстрее дошел до финала. Она знала, что нужно сделать, чтобы он ускорился и кончил. Но ей не хотелось стонать, гладить Амина между ляжками, прибегать к другим уловкам. Нет, не из эгоизма, не из вредности, просто ей по-прежнему было стыдно. Совершенно непонятно почему. Почти тридцать лет назад она чувствовала, что с ним она на все готова, и даже нагота казалась ей освобождением.

Надо бы ей поспать. Завтра у нее появятся круги под глазами, и она будет плохо выглядеть на свадебных фотографиях. Все матери в мире не могут уснуть накануне свадьбы дочерей. По-другому и быть не может. Она попросит парикмахершу сделать ей высокую прическу, такую экстравагантную, что никто не заметит, что она осунулась и слишком бледна. Уже много дней она не знала покоя. Вдруг гости заскучают? Вдруг музыкальная группа, которую они пригласили из Касабланки, не приедет? А вдруг станет слишком жарко и поданный к рыбе майонез свернется? Она поступила глупо, когда остановила выбор на рыбе, устрицах и морепродуктах. Льда, конечно же, не хватит, и у гостей случится расстройство желудка. И еще несколько лет все будут вспоминать, как отравились на свадьбе у Бельхаджей и как всех рвало в кустах тухлыми креветками. И вот накануне торжества, когда все эти вопросы крутились у нее в голове, Амин вздумал заняться любовью. «О Матильда, я не могу жить без тебя». Что это было? Что с ним такое подеялось? Он произнес ее имя, да еще таким томным голосом. Надеялся, что она что-нибудь ответит? Она повторила про себя его слова. И чуть не рассмеялась. Амин вспотел. По шее и лбу стекали соленые капли. Окно было открыто настежь, но ничто не приносило прохлады – ни ветерок, ни даже слабое дуновение. Муж расплющил под собой ее тело, и она умирала от жары. Он нахмурил брови, сжал челюсти, поднял глаза к потолку. И почти сразу издал хрип. Он кончил, и Матильда почувствовала облегчение, почти радость. Она выполнила свой долг. Пришло избавление, и она похвалила себя за то, что вела себя смирно и не роптала. Завтра у Амина будет прекрасное настроение. Расслабленное.

Матильда проснулась на рассвете, ноги у нее горели и распухли. Она встала, стараясь не шуметь. Не решилась открыть ящик комода и надела бежевую комбинацию, валявшуюся на кресле. Ей нужно было подышать, отмыться от этой ночи, избавиться от запаха пота. Она босиком прошмыгнула через дом и вышла в сад. Заря окрасила в розовый цвет облака, плывущие над горой Зерхун, очертания которой напоминали грудь женщины, распростертой на земле. Матильда любила запах утра, запах влажной земли, герани и олеандров. Она спустилась по ступенькам бассейна и окунулась в ледяную воду. Как же это было приятно! Ее тело оживало, набирало силу после этой ночи, когда она разбухла от жары. Она легла на живот, вытянула ноги, опустила лицо в воду и крестом раскинула руки. Ее светлые волосы стелились по поверхности, словно водоросли в японском водоеме. Еще ребенком она забавлялась тем, что задерживала дыхание, купаясь в холодных водах Рейна, и когда Селим записался в клуб водных видов спорта, она научила его упражнениям по задержке дыхания, чтобы укрепить его легкие. В первый раз увидев, как она это делает, Селим захлопал в ладоши. Мать произвела на него впечатление. У него не было секундомера, но он мог поклясться, что она целую минуту, а может даже больше, держала лицо под водой. Но с тех пор, как ее сын ушел, с тех пор, как он исчез, Матильда расширила свои возможности. Главное – не шевелиться. Быть совершенно неподвижным, а еще лучше – даже не думать, освободиться от всего, что мешает. Плавать, словно кувшинка, на поверхности бассейна, о котором она так мечтала. Она так и сделала. Открыла глаза и посмотрела на свою тень на дне бассейна. И могла бы пролежать так еще какое-то время. Сжав челюсти и кулаки, она пообещала себе продержаться так долго, как только сможет, и побить свой рекорд. Но тут она почувствовала, как кто-то ухватил ее за ногу. Она испугалась. Она не раз видела, как по воде проплывают крысы и ужи, и решила, что ей на лодыжку забралась какая-то тварь. Она подняла голову и очутилась нос к носу со своей дочерью в свадебном платье, стоящей по пояс в воде.

– Ты что делаешь?! Твое платье! – завопила Матильда.

– Что я делаю? Я увидела, что ты лежишь без движения в воде. Я решила, что ты умерла.

– Вылезай из воды! Немедленно! Ты испортишь платье!

Матильда помогла дочери выбраться из бассейна, и они обе опустились на траву.

– Ты почему купаешься в такую рань, да еще в комбинации? Ты совсем с ума сошла?

– А ты зачем платье надела?

– Хотела примерить. Пошла к тебе, чтобы ты помогла мне его застегнуть.

– Извини, я не хотела тебя пугать. Я это делаю, чтобы расслабиться. Учусь удерживать дыхание.

– Папа знает, что ты это делаешь?

– А зачем ему знать? Ты собираешься меня выдать?

Мать и дочь переглянулись и разом покатились со смеху. Матильда смеялась громко, широко открыв рот, и выжимала подол комбинации. Аиша в отяжелевшем от воды платье беззвучно корчилась от хохота. Они