– Проводником я не работал. Так, на общем уровне – туда-сюда. А что?

– Да вот, понимаешь, не могу объяснить сам себе: почему собака лаяла на человека.

– Что за собака?

– Сторожевая. С базы «Рыболов Сенежья».

– Это та, которую пристрелили?

– Она самая.

– А человек?

– Один из наших свидетелей. Художник Лотарев.

– А в чем загадка?

– В том, что сначала собака вела себя тихо. Лотарев стоял рядом, с этюдником. Рисовал. Потом вдруг, когда Лотарев стал убирать этюдник, собака ни с того ни с сего бросилась на ограду, стала рваться, лаять, рычать. Вот я и думаю: что ей дался этот этюдник?

Жильцов задумчиво потер переносицу:

– Может, она лаяла на что-то другое?

– Я думал об этом. В этот момент к Лотареву на машине подъехал его приятель. Тоже наш свидетель – Чирков, в клинике которого ты только что был.

– Ну так в чем вопрос? Она могла лаять на Чиркова.

– Не могла. К ограде он не подходил. Нет повода, чтобы так рваться с цепи.

– А может, она его знала?

– Я проверил. Не знала. А если б и знала, все равно не повод беситься.

– В общем, вы правы.

– Тогда в чем дело?

– Может, Лотарев все это придумал? Насчет собаки?

– Зачем? Ведь эпизод сам по себе – ни нашим ни вашим. Да и вообще лишен всякой логики.

– А когда это было? Летом?

– Летом. В июле.

– В жару?

– Ты хочешь сказать, собака могла просто так взъяриться? От жары?

– Почему бы нет? Недаром говорят: собака лает даже на собственную тень.

– Да-да. Может, ты и прав.

Услышав телефонный звонок, Рахманов снял трубку:

– Слушаю.

Молодой женский голос спросил:

– Андрей Викторович?

– Да, я. Одну минуту. – Прикрыл трубку ладонью, посмотрел на вставшего Жильцова. – Пошел?

– Если я вам не нужен, схожу в буфет.

– Давай. Жду здесь.

– Хорошо.

Жильцов вышел.

Рахманов сказал в трубку:

– Простите, пожалуйста. Слушаю.

– Андрей Викторович, это Меднова.

– Меднова?

– Да. Вы меня помните?

Еще бы ему не помнить Меднову… Девушка Лотарева. Кажется, она взволнована. Он отчетливо слышит ее дыхание.

– Конечно, помню. Слушаю вас.

– Андрей Викторович, вы могли бы меня сейчас принять?

– Принять? А по какому вопросу?

– Мне нужно с вами поговорить. Срочно. Очень срочно.

Да, она явно взволнована.

– Поговорить о чем?

– Это касается Лотарева.

Он помедлил, и она добавила:

– Пожалуйста. Я вас очень прошу!

В принципе, вряд ли Меднова сможет рассказать ему что-то новое. Судя по ее тону, звонок вызван всего лишь беспокойством за Лотарева. Но поговорить он обязан.

– Вы сейчас где?

– Рядом с прокуратурой.

– Хорошо, приходите. Я предупрежу, вас пропустят.

– Спасибо.

Тут же раздались гудки.

Меднова появилась минут через пять. Поздоровалась, села на стул. Некоторое время сидела, опустив голову. Когда подняла глаза, углы ее губ дернулись:

– Андрей Викторович, у меня большая просьба.

– Да?

– Мне очень важно, чтобы никто не знал, что я сюда приходила. И особенно Сергей. Я могу вас об этом попросить?

Да, подумал Рахманов, Лотареву повезло. Милая девушка. Впрочем, еще неизвестно, с чем она пришла. Ответил, подровняв бумаги:

– Елена Владимировна, все зависит от предмета нашего разговора. Конечно, постараюсь сделать все, чтобы о вашем визите никто не узнал. Если это не пойдет во вред делу.

– Это не пойдет во вред делу.

– Отлично.

– Не пойдет, потому что… Потому что я хочу попросить вас помочь Лотареву.

– Помочь в каком смысле?

– Как бы это вам объяснить… – Меднова замолчала.

Рахманов терпеливо ждал.

Наконец, набравшись духу, девушка усмехнулась, сказала:

– Конечно, вы понимаете: я его люблю. Но дело не в этом. Я прошу помочь Сергею совсем по другой причине. Совсем по другой.

– По какой?

Меднова теперь смотрела на него нахмурившись. Давно Рахманов уже не видел такой силы в глазах. В убежденности ей не откажешь.

– Лотарев большой художник. Действительно большой художник. Поверьте мне. Я в этом понимаю.

Рахманов промолчал. Она в этом понимает… С таким же успехом можно сказать, что все в этом понимают. Ни одной картины Лотарева он не видел, а то, что за одну из них Новлянская заплатила пятнадцать тысяч, еще не показатель. Это могла быть всего лишь плата за услугу. Впрочем, он готов допустить… Лотарев талантлив, но не более же того.

– Елена Владимировна, я вам верю. «Лотарев большой художник». Что дальше?

– Он не только большой художник. Он еще и честный человек. Абсолютно честный. Просто он попал в беду. И ему нужно помочь.

Рахманов снова занялся подравниванием бумаг. Сказал, закончив:

– Попал в беду. Все же, наверное, не без собственных усилий? А? Елена Владимировна?

– Нет. Собственные усилия здесь ни при чем. Его втянули обманом.

– Втянули. Кто же его втянул?

– Люди, которые его окружают и которым он доверяет.

– Понятно. Но ведь Лотарев не мальчик. Он должен был понимать, что к чему, и куда может привести втягивание. Так ведь?

– Не обязательно.

– Не обязательно… – Рахманов продолжал наводить порядок на столе. Допустим. Ну а кто же его втянул? Конкретно?

– Всех я не знаю. Но думаю, здесь не обошлось без этой московской гранд-дамы. Веры.

Имеется в виду Новлянская, подумал Рахманов.

– Веры? А фамилия?

– Фамилия ее, кажется, Новлянская. Да ее знает чуть ли не вся Москва. Думаю, вы о ней слышали.

– Слышал. Все из «втягивающих»? Или есть еще?

– У Сергея еще есть друг. Саша Чирков, хирург-косметолог. С этим Сашей они – не разлей вода. Не знаю, но мне этот Саша кажется ужасно скользким. Как уж.

– Кажется скользким. Согласитесь, довод довольно слабый.