Поданная одежда оказалась великовата, явно шили её не на подростка. Но была она чистая и нарядная, белая с красивыми узорами ярко–синего и красного цветов. Прикосновение тонкой дорогой материи было невыразимо приятным, одевшись, я почувствовал себя сосем по–другому.

Только теперь мне пришло в голову, что всё это время я был совершенно голым. Смущения я почему‑то не испытывал никакого, но всё‑таки одежда сильно добавила мне уверенности.

А когда я надел пояс с тяжёлым мечом герцога, на душе стало ещё легче.

Всё‑таки меч – это не кол, далеко не кол, и теперь убить меня будет трудно даже большой толпой.

Я чувствовал, что желающие убить ещё появятся, но страха больше не было. За эту ночь и утро я успел пережить такое, что теперь бояться чего‑то ещё мне казалось просто глупо.

Потом я заявил, что желаю отдохнуть, и на карете нас с Раиной отвезли в деревню, которая, оказывается, была совсем рядом.

Мы вышли из кареты и направились в маленький, но роскошный деревянный домик, похожий на сказочный терем. Больше суток я провёл практически без сна, в страшном напряжении. Поэтому как только прикоснулся головой к подушке, мои веки сомкнулись, и открыть глаза уже было просто невозможно.

К поданному завтраку я так и не успел притронуться. Какой там завтрак, я даже меч от пояса не смог отцепить, просто не хватило сил. Засыпая, я почувствовал, как осторожные руки Раины расстёгивают мой пояс и вместе с мечом снимают его с меня. В этом не было опасности, и я с облегчением позволил себе наконец окончательно провалиться в сон…

Поспать удалось часа два, не больше. Разбудила Раина. С трудом открыв глаза, я увидел, что она стоит возле кровати и осторожно трясёт меня за плечо.

— Господин Максим! Прошу простить меня, господин. Надо вставать. Войско герцога Арики уже в деревне, и офицеры требуют вас. Немедленно.

Рывком я попытался подняться… и еле удержался от крика, острая боль пронзила спину в том месте, куда меня, спящего, пнул сапогом Зурган. Тогда, в горячке боя я совершенно забыл о боли, но теперь не мог даже глубоко вздохнуть, не мог сделать быстрого движения.

Я попросил Раину помочь мне снять рубашку–безрукавку и туго перемотать грудь. Стало легче, сломанные рёбра были теперь хоть немного зафиксированы. Сцепив зубы, чтобы не закричать, я быстро встал, вернее – заставил себя вскочить на ноги. Резким движением, рывком. Чтобы сразу дать телу почувствовать всю боль, чтобы тело поняло, что щадить его, реагировать на его жалобы и мольбы я сейчас не буду. Голова закружилась, я едва не потерял сознание, но на ногах всё‑таки удержался. Надел пояс с мечом и, стараясь держаться как можно увереннее, вышел во двор.

Во дворе меня ждали. Человек десять хорошо вооружённых, роскошно одетых мужчин, видимо – офицеров, про которых говорила Раина. И ещё столько же одетых чуть победнее, видимо – личных слуг.

Лица офицеров и даже слуг были надменны, глядели они на меня с каким‑то брезгливым интересом. Интерес этот явно не сулил мне ничего хорошего, у меня похолодело в животе от тяжёлого предчувствия.

Кроме этих двадцати, стоящих во дворе, за невысоким забором находились ещё несколько десятков воинов, одетых попроще, но вооруженных тоже очень хорошо: мечи и копья разных размеров, алебарды, арбалеты, большие, в рост человека, луки.

И это было далеко не всё.

Дальше по улице, в некотором удалении, были видны большие конные отряды. Сотни, а может, и тысячи вооружённых людей. Которые молча чего‑то ждали.

Расправы со мной?

Все воины, кроме офицеров, были облачены в лёгкие металлические доспехи У офицеров, стоящих во дворе, доспехов не было. Аристократы этого мира считали ниже своего достоинства укрываться за доспехами, да и вообще слишком заботиться о сохранении своей жизни. Охранять жизнь господина – дело холопов, а у самого господина есть дела и поважнее.

— Можем ли мы узнать, любезнейший, – с непередаваемым презрением в голосе обратился ко мне один из офицеров, – можем ли мы узнать, каким образом попал к вам этот меч, который висит у вас на поясе?

— Да что вы разговариваете с этим бродягой, граф? – раздался голос другого офицера, помоложе – Неужели неясно, что украл он этот меч. Украл и подло, по–разбойничьи убил герцога. Спящим. Взять вора! Забрать у него украденный меч!

Ко мне кинулось человек пять слуг. Вооружённых. Но убивать меня они пока не собирались. Люди военные, они, в отличие от неотёсанных крестьян, понимали приказы буквально. “Взять” – значит взять. Убивать пока не приказывали.

Но мне‑то никто не запрещал убивать. А если бы и запретил, я вряд ли бы послушался. Я уже стал убийцей, теперь убивать было легко, никто и опомниться не успел, как двое солдат упали, обливаясь кровью, а ещё один отступил, зажимая рану в плече. Остальные остались пока невредимы, но приближаться ко мне уже не очень торопились.

— Ты! – пользуясь передышкой, рявкнул я, как можно оскорбительнее указывая пальцем на назвавшего меня вором, – ты утверждаешь, что я вор?! Такие оскорбления смываются только кровью! Вызываю тебя на бой на мечах! Один на один! Если, конечно, не струсишь! Если ты мужчина, а не переодетая трусливая баба!

Более оскорбительно разговаривать с аристократом, тем более – с офицером, на мой взгляд, было просто невозможно, и я рассчитывал, что он, обезумев от ярости, тут же выхватит свой меч и ринется на меня. Однако мои слова вовсе не разъярили и даже не привели в смущение назвавшего меня вором и приказавшего “взять” меня. Он мне даже ответить прямо не соизволил. Обратился он опять не ко мне, а всё к тому же графу, первым заговорившему со мной.

— Вы слышите, как он разговаривает, граф? Ну какой он аристократ, его никто и никогда не учил вежливости! Мужлан, быдло. Неужели вы могли допустить, что этот сопливый щенок мог безоружным справиться с вооружённым герцогом? Вы меня смешите, честное слово. Что он там проблеял? Что вызывает меня на поединок? Передайте ему кто‑нибудь, что я согласен лично убить его.

С этими словами он скинул свой плащ на руки подбежавшему слуге и вышел на середину двора. “Кого‑нибудь”, кто бы передал мне его согласие на поединок, не нашлось, эти слова были просто издёвкой. Я тоже вышел вперёд с окровавленным мечом в руке, встал перед ним. Я ждал, когда он вынет из ножен своё оружие. И тогда я сразу брошусь на него. Не знаю почему, но я его люто ненавидел. Гораздо больше, чем сломавшего мне рёбра Зургана. Я с нетерпением ждал, когда он обнажит свой меч, чтобы можно было честно его убить.

Но он почему‑то не очень торопился начать поединок.

— А почему этот хам всё ещё держит украденный меч? Видимо, он не знает, что не может пользоваться им, пока не доказал, что владеет мечом по праву… Так объясните это ему кто‑нибудь!

Этим “кем‑нибудь” на этот раз вызвался быть граф.