Смерть единственного «виртуоза», способного держаться вечность за счет Силы Источника, сделает крепость беззащитной. Вызванное среди ночи подкрепление получит воздушный коридор от Долгоруких, которые с великим удовольствием поприветствуют падение крепости, подаренной несостоявшимся вассалам. Самим им штурмовать собственный подарок – потерять лицо, но если это сделает кто-то другой, то забавный эпизод с испанцами, решившими предпочесть таким великим и важным Долгоруким другого господина, рано или поздно будет забыт. А сами Долгорукие получат шанс вернуть утраченное, но это проблема не Светланы, а князя. А может быть, даже его сына. Артем… Артем поймет. Для него долг важнее конкурса. Максим… Максим не простит. От мелькнувшего в воображении хмурого лица парня внутри что-то дрогнуло. И неожиданно родило новую мысль – дикую, невозможную для инструмента.

Одно слово! Не будут живьем гореть города, неспособные раскаяться в том, о чем даже не знали.

А чего хочет она?..

– Еле-э-энн-а-а, бе-э-эги-и-и, – сжав простыню до хруста в пальцах, плача, простонал Михаэль. И проснулся.

Вокруг по-прежнему была спокойная сентябрьская ночь.

Старик выдохнул и растекся по кровати, тяжело дыша. Щеки блестели от слез, простыня пропиталась потом. Прошлое накатило неожиданно, умудрившись вытянуть что-то живое из каменного сердца.

– Полезно помнить, почему живешь, – успокоившись, Михаэль принялся неспешно перестилать кровать. – Вот отомщу и умру.

Девиз, превративший среднего «учителя» в «виртуоза», не был чем-то необычным. Носители самого высокого ранга все жили целью, не давая себе умереть, даже когда медицина отходила в сторону и удивленно поцокивала. Но, зная титул того, кого назначил главным виновником Михаэль, абсолютное большинство полагало, что жить ему – еще очень долго.

– Полезно. Помнить. – словно пробуя на вкус, беззвучно прошептала тень где-то у подножия стены. – Что я живу. Не для чужой смерти.

Она больше никому не служит. Клятвы взяты обратно, и не важно, что считают другие. А что им до ее желаний?

Ночь ожила плавным движением, перешедшим в пируэт и вращение на носочке правой ноги.

В этой ночи стало на одну счастливую улыбку больше.

Светлана хотела танцевать.

Вечер завершился в домике для сменного персонала, крайнем справа в ряду одинаковых двухэтажных строений из белого кирпича со скатными крышами. Только наш стоял немного наособицу и предназначался для проживания целой семьи. По словам сопровождающего, обычно на дежурство направляют холостых, а тем неинтересно одиночество в лабиринте пустых комнат и гораздо приятнее просыпаться поближе к столовой.

За домом тем не менее продолжали ухаживать, тут были вода и свет. Но ощущение запустения все равно присутствовало – в запахах, светлых пятнах от убранных портретов на обоях, скрипе дверей и прикипевших к окнам рамах, отказывающихся открываться в сторону небольшой лужайки и пруда. А ближе к ночи дом и вовсе завыл сквозняками, пробирая холодом до мурашек на коже.

Поймали во дворе служащего, объяснили ему проблему на ломаном английском и просительно посмотрели на камин в холле первого этажа. Служащий притащил целый ворох теплых пледов. А затем еще тяжелую печную заслонку, которой закрыл все наши надежды на живой огонь. Труба недовольно завыла порывом ветра. И мы вместе с ней.

– Два тебе, Паша, за твой английский.

– У меня, между прочим, гарвардский акцент! – возмутился он до глубины души, взял два пледа и с гордым видом удалился.

Пока придумывал, что ответить, из комнаты исчезла половина одеял и Светлана.

Доставили треть оставшегося до дверей Веры Андреевны, постучались, не поверили, что ей не холодно, и попросились войти. Обнаружили внутри половину того, что исчезло со Светой, поверили, вернулись к себе.

Примерно через минуту под ворохом пледов, прижимая к груди футляр от скрипки, уснул Артем.

– Под одеялом не страшно, – понятливо кивнул я.

– А уж под таким количеством, – поддакнул Федор и принялся раскладывать свои инструменты вместе с заготовками на столике возле окна.

Комната, которая нам досталась, могла похвастать огромной кроватью шириной в среднюю кухню, удобным рабочим столом и собственной ванной. Хотя выбирали мы ее не из-за мягкости перин, красоты наборного паркета или гипсовой лепнины над массивным стальным карнизом с плотными шторами. Тут было всего одно окно, хоть и довольно широкое. А еще – ажурная решетка, единственная на втором этаже. Наверное, поставили ее из-за крохотной детской кроватки – на случай, если малыш доберется до раскрытого окна. В общем, Артему понравилась решетка, Федору – стол, а мне – масштаб мебели, настолько же удобной, как трехместная парта.

На комнату и мягкую кровать также претендовал Пашка, но проиграл сражение на подушках Федору – потому что подушка была только одна и Федор схватил ее первый. Независимое жюри из меня и Артема посчитало бой честным, так что Паше пришлось удалиться. Предварительно, правда, он уточнил, куда заселилась Света. Мы обозначили территорию и попросили вернуть хотя бы часть пледов.

Света предпочла чердак с бесцеремонно запертой дверью. Возмущенный Пашка вернулся с подушкой и потребовал реванша или хотя бы принять его на правах полноправного соседа. Но к этому времени у нас стало на две подушки больше, так что Паша вновь был бит и отправился искать справедливость и остаток вареников на кухню. Вареники он таки обнаружил, за что удостоился уголка на кровати южнее левой пятки Артема. И после короткой войны за пледы уснул столь же быстро.

А я принялся развешивать завесы из Звездочек на окнах, решетке под потолком и за входной дверью. Осталось только зашторить плотной драпировкой, чтобы мерцающий свет не отвлекал ото сна.

– Не закрывай до конца, – просительно пропыхтел Федор, вновь что-то мастеря.

Но я все-таки доделал начатое, подвесив в качестве компенсации пару звездочек над столом.

На столе россыпью лежали десятки камешков, катушки проволоки – стальной, серебряной, золотой, медной, каждую из которых брат гнул своим талантом, почти не задумываясь. У дальнего края скучал походный паяльник, выложенный скорее для порядка, чем по необходимости, – брат предпочитал вить узоры из одной проволоки, завершая изделие крохотным узелком.

– Хочу доделать, – просительно глянул на меня Федор.

– Кольца ведь все равно вернут?

Даже те, что бесцеремонно сняли с меня на вокзале, пока я спал. Правда, обнаружил я это не сразу – если честно, не совсем к ним привык.

– Мало ли, – пожал он плечами и вернулся к работе.

– Только не засиживайся, – для порядка произнес то, что положено говорить старшему брату.

Походил возле кровати, заглянул в ванную, скрипнул рассохшимся ободом детской кроватки и решил прогуляться возле дома.