9-тимиллиметровый «глок» с дистанции в 5 метров обладает очень наглядным останавливающим действием. Коренастый, правда, никуда не бежал, но оказался таки в жилете, и поэтому пуля не остановила его, а отбросила назад, словно ударом тяжеленной кувалды. Глушитель пистолета был свежим, ни разу не пользованным, выстрела не услышали даже в трех метрах от Сергеева: негромкий хлопок с шипением – и все. А вот грохот, с которым лжеохранник влетел в стеклянную дверь за спиной, был впечатляющим. Прикрывая Маришку спиной, Михаил крутнулся вокруг своей оси через правое плечо – Плотникова, с выражением бесконечного удивления на лице, была вынуждена повторить маневр, потому, что левая рука Умки сжимала ее локоть, как тисками.

Со своей оценкой зеленолицого Сергеев не ошибся. В тот момент, когда прицельная линия соединила ствол «глока» и лоб вертлявого стрелка, он уже успел на три четверти вытащить из кобуры пистолет, и этот пистолет был не «травматиком». Умка отметил и появившийся на узком лице прищур, и кошачью грацию, и быстроту движений, выдающую в противнике профессионала. У лжеохранника была хорошая школа, но у Сергеева она была лучше.

«Глок» фыркнул, и пуля с глухим утробным чавканьем ударила стрелка в лоб, и тут же, со столь же неприятным звуком, вылетела через затылок в ореоле из костяной крошки и розово-серых комковатых струй из разорванного мозга. Брызги рассыпались по холсту, на котором были изображены бегущие по заснеженной тундре ездовые собаки. Получилось живописно – капли украсили безжизненную белую поверхность. Зеленолицый никуда не улетел, а осел на землю, скрутившись вокруг коленей – точь-в-точь как убитый гитлеровец в старых фильмах про войну.

И вот тут одна из барышень, на глазах у которой за секунду с четвертью было расстреляно двое людей, завизжала так, что ее могли услышать и на Владимирской. Крик был пронзителен и вываливался в ультразвуковой диапазон. Будь где-то близко на Оболони собаки – они бы завыли в тот же момент. Но собак рядом не оказалось, а вот толпа крик услышала и качнулась из стороны в сторону, тяжело, как глицерин в бочке, сокращая расстояние между гостями, толкая их друг на друга, и предоставляя Сергееву столь необходимые спасительные секунды.

Он рванул по залу наискосок: не к главным дверям, через которые входил, а к тем, что вели во внутренние помещения, закрытым на электронный кодовый замок. Умка был уверен, что там есть второй выход – главный был оснащен закрывающимися изнутри роллетами, значит, тот, кто уходит последним, выходит не через него.

На бегу пришлось крепко приложить плечом оператора телегруппы, загораживающего путь, но под прицел объектива Михаил, все же, попал. Оператор рухнул под ноги стрелку в белой рубахе, рвавшемуся к Умке навстречу с оружием наизготовку, тот споткнулся, и Михаилу осталось только встретить его голову у самого пола ударом твердого, как сталь каблука. Каблук оказался прочнее черепа, стрелок затих.

Плотникова наконец-то перестала сопротивляться и помогала Сергееву, придерживая рядом Маришку. Из заметавшейся, забурлившей толпы навстречу вывалился тот самый, замеченный первым, мосластый рукопашник с гладкими волосами, но уже без фотоаппарата. Дистанция была так мала, что времени, чтобы поднять оружие у Михаила не было, и он атаковал противника сходу, ударив лбом в худое лицо, словно пробивающий мяч головой форвард.

Если кто-то будет рассказывать, что такой удар не болезнен для нападающей стороны – не верьте! Слезы брызнули у Умки из глаз, а в голове взорвался шершавый огненный шар, кровь из рассеченной брови хлынула на щеку. Но, как бы ни было плохо Сергееву, мосластому рукопашнику пришлось много хуже – он опрокинулся на спину, словно срубленное дерево, с разбитым в мясо лицом, булькая расплющенным носом, как закипающий чайник.

Паника нарастала по экспоненте. Казалось, что в зале не кричали дурным голосом только Мариша и Вика, и то, потому что испугались до потери чувств. Толпа уже не колыхалась студнем – она начала двигаться, сминая все, что не совпадало с направлением её движения.

Загрохотали переворачиваемые столы, обрушились вниз стеклянные стенды с непонятными металлическими скульптурками. Грудастая дама, которую Сергеев неоднократно видел в Министерстве культуры и туризма, неслась, сметая на своем пути все, что подворачивалось, напоминая разогнавшийся до предела паровоз без машиниста. Умка даже чуть притормозил, потому что попасть под даму означало практически попасть под поезд, а вот барышня с пистолетом и сумкой увернуться не успела. Могучий бюст стокилограммовой примадонны от культуры снес её легко, как пушинку. Министерская дама и сама не удержалась на ногах и рухнула на свою нечаянную жертву, изогнувшись в немыслимом пируэте. Из-под туши раздался сдавленный крик, но, судя по всему, барышня с пистолетом оказалась на удивление прочной, и умудрилась даже, полураздавленная, дважды выстрелить в сторону Сергеева. Стреляла она явно наугад, не видя мишени, по памяти, и в цель не попала, зато прострелила ногу одному из гостей – неопрятному мужчине в некогда белом костюме и замызганной широкополой шляпе: по всему видно – художнику.

Художник взвыл так, что перекрыл многоголосый ор толпы легко, как оперный певец перепевает дворового исполнителя шансона. Штанина его, вся в следах от многочисленных пьянок и обедов, моментально окрасилась красным.

Вторая пуля, просвистев в метре над головой раненого, угодила в стеклянную канитель дизайнерской люстры, и та взорвалась – распалась на мириады осколков, брызнувших во все стороны. Художник мотнул головой, шляпа взлетела высоко в воздух и, еще до того, как она упала в толпу, Сергеев со спутницами оказался рядом с упавшей женщиной—стрелком и, что было силы, ударил ее каблуком по пальцам, сжимавшим оружие. Хруста костей он не услышал, но то, что барышня этой рукой пистолет ближайший месяц взять не сможет, было понятно и так.

Вклинившись плечом между двумя околобогемными девушками, разрисованными, точно маски египетских мумий, Умка выставил вперед руку с «глоком» и всадил три пули подряд в цифровой блок на внутренней двери. Девушки с визгом бросились в разные стороны – с одной из них слетел парик, и она на бегу закрыла стриженную под ежик голову ладонями.

Сзади рявкнул чей-то пистолет, но стрелок явно брал выше голов – свинец впился в стену почти под потолком. Простреленный Сергеевым блок закашлялся искрами и сизым изоляционным дымом, и Михаил обрушил весь свой вес на двери – на всякий случай, если стрельба нужного эффекта не окажет. Но замок уже разблокировался, и Сергеев, в обнимку с Викой и Маринкой, влетел вовнутрь помещения, потеряв равновесие, тяжелый и неуправляемый, как пушечное ядро.

Умка, падая, успел выставить вперед локоть, который пришелся аккурат в грудину набегающему на них охраннику, вышибая из него дух, после чего обмякшее тело бодигарда послужило всем троим подушкой для приземления.

Сзади, уже совсем близко, снова грохнуло, и пуля прошла рядом с головой Михаила – дунуло горячим. Сергеев перевернулся, словно падающий с крыши кот, выкрутил тело (суставы хрустнули, но выдержали!) так, чтобы прикрывая спиной Плотникову с дочерью, увидеть противника, и, поймав на ствол стрелявшего, раздробил ему колено первой же пулей.