В-третьих, в современном мире, в отличие от мира 1990-х годов, растет объем информации о нашей жизни, сохраняемой в электронном виде, – от личных фотографий и протоколов общения в социальных сетях до детальных сводок поступков каждого гражданина. Все больше наших действий, ранее остававшихся незамеченными, теперь сохраняется. Системы видеонаблюдения фиксируют наше поведение в общественных местах, терминалы точек продаж записывают наше покупательское поведение, а многочисленные записи в блогах и социальных сетях мы оставляем по собственной воле. Затем эти записи индексируются и становятся, так или иначе, доступны. А электронная память, в отличие от человеческой, ничего не забывает. Человеческая память отсеивает второстепенное и сохраняет главное (и то и другое – субъективно), электронная память хранит всё. Чья-то глупая выходка, которую забыли бы на другой день, но заснятая на мобильный телефон и распространенная в интернете, будет долгие годы преследовать человека – электронная память безжалостна. Все, что мы говорим и делаем, больше не остается тайной… Вот почему все то, что, как полагал Служкин, останется между ним и школьниками, дошло в фильме до школьной администрации.

В-четвертых, изобразительность позволяет визуально провести через весь фильм тему воды, а вода – это крайне важный для человека символ, символ крещения, символ очищения. Все основные события фильма происходят с участием воды, вода – лейтмотив этой картины.

Форма записи театральной пьесы, казалось бы, создана для того, чтобы делать из нее киносценарии. Сами посудите: в ней уже есть и описание действий, и реплики героев – остается только перевести пьесу в формат записи сценария…

Примерно так думали и авторы фильма «Убийство герцога Гиза», помните? Но, к сожалению, – нет, полноценного киносценария из пьесы не получится.

Дело в том, что пьеса пишется для театра (если это не пластический театр), а сценарий – для кино. В театре всегда работает непосредственное живое общение актера и зрителя, в кино такой коммуникации нет. Театральные актеры видят перед собой полный зал зрителей, а киноактеры – только съемочную группу и оборудование. В театре действие происходит преимущественно в диалогах, театральная сцена условна, между актерами и зрителями нет стены, и в своих репликах актеры обращаются скорее к зрителям, чем друг к другу. В кино ключевое слово: «действие». В театре мы миримся с театральной условностью, с довольно-таки литературными диалогами, а кино создает собственную правду – еще не жизненную, но уже и не театральную. Театральная сцена пластична: если на нее поставить кровать, это будет спальня, а если поставить столик, это будет ресторан; в кино так нельзя. Разумеется, есть исключения: существуют и документальный театр (так называемый вербатим – театральный жанр), и условное кино (например, фильмы Ларса фон Триера «Догвилль» 2003 года и «Мандерлей» 2005 года), но они лишь подтверждают правило.

Поэтому, перерабатывая пьесу в сценарий, кинодраматурги проделывают с ней буквально то же, что Макки советует делать с литературным произведением. Примером сравнительно бережной адаптации для кино служит знаменитая пьеса «Пигмалион» Бернарда Шоу, в которой профессор английской лингвистики Хиггинс заключает со своим другом, полковником Пикерингом, пари о том, что он сможет обучить безграмотную цветочницу Элизу Дулитл настолько грамотной британской речи, что она сойдет за герцогиню на приеме в любом посольстве и даже сможет устроиться горничной или в цветочный магазин, где требования к чистоте языка еще выше. К сожалению, полная версия этого произведения, в которой выделены части, отсутствовавшие в исходном варианте пьесы, как и версия, специально созданная для постановки в кино, на русский язык не переведена. Поэтому у нас мало кто знает, что знаменитые комические сцены из фильма «Моя прекрасная леди» (реж. Джордж Кьюкор, 1964), основанного на мюзикле Фредерика Лоу, – вроде упражнения «In Hartford, Hereford, and Hampshire hurricanes hardly ever happen» – взяты из фильма «Пигмалион» Энтони Эсквита и Лесли Говарда 1938 года, потому что были написаны именно для него.

Но главное, чем отличается киноверсия «Пигмалиона» от театральной, – разумеется, хеппи-энд, любовь, в обязательном порядке возникающая между Элизой и Хиггинсом, которая, конечно же, перекочевала и в мюзикл. В оригинальной пьесе нет ни малейшего намека на любовь – в финале Хиггинс признает Элизу равной себе и Пикерингу: «Вы, я и Пикеринг – мы теперь не просто двое мужчин и одна глупая девочка, а три убежденных холостяка»[84]. «Пигмалион» – пьеса не о любви, а о пользе образования.

Представитель экстремального подхода к адаптации оригинальных пьес – британский драматург Том Стоппард. Его пьеса 1966 года и фильм 1990 года «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» представляют собой оригинальные произведения, написанные на основе «Гамлета» Уильяма Шекспира; сам Гамлет в них появляется эпизодически.

Когда зрители и критики пеняют Андрею Кончаловскому на то, что его фильм «Дорогие товарищи!» (2020) неверно (не так, как они ожидали) трактует ход Новочеркасского бунта, важно понимать, что мы видим события глазами одного героя – Людмилы (Юлия Высоцкая). Людмила выбежала из горкома. Она не видела, что происходит у милиции или у госбанка. Зато она видела человека с футляром от виолончели. И если об этом ничего не написано в «Википедии», значит ли это, что Кончаловский лжет?

Когда Даниил Храбровицкий взялся за экранизацию истории жизни советского главного конструктора Сергея Королева, он обнаружил, что большую часть биографии главного героя и других персонажей показывать в кино нельзя. И даже после того, как все имена реальных героев были изменены, а фактография максимально обобщена, картину не удалось выпустить в прокат к десятилетию полета Юрия Гагарина, 12 апреля 1971 года, и ее продолжали сокращать до тех пор, пока от исходного почти 4-часового фильма не осталось версии, длящейся чуть более 2,5 часа.

В результате фильм «Укрощение огня» (1972) отражает ряд общеизвестных событий, таких как запуск «Спутника-1» в 1957 году и полет первого космонавта в 1961-м. Фамилия главного героя (Кирилл Лавров) – не Королев, а Башкирцев, и даже первого космонавта (Анатолий Челомбитько – почти стопроцентный двойник Юрия Гагарина и к тому же в реальной жизни офицер-ракетчик, служивший на космодроме Байконур) в фильме так и зовут – Первый Космонавт. Хорошо это или плохо?

Главная задача кинематографистов – создать интересный, волнующий фильм, который, как говорила Бетти Шейфер из «Бульвара Сансет», будет «о чем-то». Фильм «Укрощение огня» почти не отражал деталей жизни Сергея Королева – но он оставался историей героя научного поиска, фактически жертвующего всем, а в конечном счете и жизнью, для процветания космической отрасли страны.

Чуть менее жесткий пример этого подхода: «Легенда № 17» (реж. Николай Лебедев, 2013). Картина имела большой успех, будучи достаточно вольным, хотя и основанным на фактах, изложением биографии знаменитого советского хоккеиста Валерия Харламова. Вопрос был в том, как этими фактами воспользоваться и в каком порядке их расположить.